Лик Сатаны

Откуда-то из-за досок к ней метнулась человеческая фигура. Саша отпрянула назад, запнулась за кирпич и едва не упала.

— Стой, где стоишь! — приказал дребезжащий тенорок.

Саша поняла, что перед ней Соколов. Но куда только исчезли его приветливость и интеллигентность? В руках дед сжимал кусок ржавой арматуры, а глаза его полыхали такой лютой ненавистью, что Саша замерла возле стены. Ее словно парализовало от страха, хотя до выхода было рукой подать и она вполне могла бы выскочить из подъезда.

Глава 14

Кто бы мог подумать, что престарелый алкаш, вонючий и немощный, на своей территории окажется быстрым и хватким, как кошка. Он ловко оттеснил Сашу в глубь подъезда, обхватил ее одной рукой, а второй прижал к горлу что-то острое и приказал:

— Не дергайся, песья кровь! — И угрожающе добавил: — А то прирежу!

В глазах старика плескалось, билось безумие. Саша испугалась, как никогда в жизни.

— Что вы? Что вы делаете? Я кричать буду, — прошептала она.

Но крикнуть вряд ли удалось бы. Даже от легкого движения губ острый край впился в кожу, и она почувствовала саднящую боль от пореза.

— Заткнись, падла! — старик осклабился, обнажив гнилые пеньки вместо зубов. — Кричать она будет! Можно подумать, я позволю!

Старик убрал лезвие и придвинулся ближе. От него страшно воняло. Саша пыталась задержать дыхание, но не могла ж она не дышать вовсе? Поэтому только зажмурилась, лихорадочно повторяя про себя: не двигаться, не дышать, молчать!

Где-то вдали шумели машины, гудел город, сновали по своим делам прохожие, но тут, в сырых холодных стенах заброшенного дома, казалось, что она погребена в старом склепе и нет ни малейшей надежды на спасение. В развалинах дома не было никого и ничего, кроме завалов мусора, гнилых досок, битого кирпича, тряпья да старого тюфяка под лестницей, видно, Соколов здесь ночевал, а может, кто из его приятелей, столь же отвратительных бродяг.

— Умная нашлась! Шпионка, мать твою! — гнусно захихикал Соколов. — Да я тебя сразу срисовал, как только за мной поперлась. И ведь даже не пряталась. Вся в деда, тварь!

Его последние слова оглушили, как пощечина. Саша вытаращила глаза, не веря своим ушам.

Вся в деда? Что такое? Неужели послышалось?

— Чего уставилась? — криво усмехнулся Соколов. — Вымахала, конечно, не узнать сразу. Кабы не глазищи, какими на книжонку смотрела… Ты ж, паскудина, у меня на коленях когда-то сидела, конфеты клянчила! Забыла, да? А я вот помню, хоть и стар стал совсем.

Саша нахмурилась. В самых дальних глубинах памяти, на самых ее задворках не возникло ничего, что помогло бы вспомнить Соколова, хотя предание, как она малышкой выпрашивала конфеты у деда с бабушкой, естественно, вспоминали на каждом семейном собрании. Маленькая Саша, выкушав отведенный бабушкой лимит, продолжала выпрашивать еще и еще и не отставала, пока та не сдавалась.

Саша получала и предпоследнюю, последнюю, и самую последнюю конфету, затем вмешивался дед, и сладости на короткое время становились табу. Но и он порой тайком совал внучке конфеты, сохраняя при этом очень строгое лицо.

— Вы все-таки знали дедушку? — прошептала Саша.

— Дедушку? — Соколов скривился и сплюнул на землю, но попал себе на рукав. — Еще бы мне его не знать, аспида проклятого! Всю жизнь поломал! И его знал, и бабку твою… Но ничего, ничего! За все с ним рассчитались! Сполна!

Мутные глаза ожили, налились кровью, в уголках синюшных губ пузырилась желтая слюна… Волна ненависти и отвращения ударила Саше в голову. И она что было сил толкнула старика в хилую грудь и одновременно пнула его по ноге.

Соколов потерял равновесие, ударился спиной о разбитые перила и неуклюже повалился на бок, уронил на себя старую стремянку и заорал дурным голосом. Откуда-то сверху рванулась стая голубей, а Саша подхватила сумку и перевалилась через подоконник выбитого окна прямо в колючие кусты акации; она разодрала юбку, исцарапала руки и ноги, но, не чувствуя боли, бросилась прочь от страшного барака. А Соколов бесновался в гнилых руинах, пытался столкнуть с себя тяжелую стремянку и орал, срываясь то на вой, то на жалкие причитания:

— Стой, дрянь такая! Стой! Убью!

Постанывая от страха, она заползла за кучу досок и затаилась, как оказалось, вовремя. В оконном проеме возникла голова с вытаращенными глазами, с торчавшими дыбом грязными космами, и тут же исчезла. В подъезде что-то с грохотом упало, а Соколов показался уже в черном проеме дверей, зорко огляделся по сторонам и сделал было шаг наружу, но внезапно вытянул шею, как гусак, высматривая и вынюхивая что-то снаружи, и торопливо нырнул обратно. В доме захрустел битый кирпич, а затем все стихло.