Лихая гастроль

На четвертые сутки Аристарх Ксенофонтович продрал глаза, шугнул навязчивых девиц, расположившихся вольготно на постели по обе стороны от него, отыскал за шкафом помятую перепачканную рясу и, напустив на себя смиренный вид, с оплывшим лицом потопал в семинарию слушать лекции о непорочном зачатии Девы Марии. Однако на его пути предстал ректор семинарии преподобный отец Филарет. Позвав отрока в кабинет, он долго слушал его презабавную исповедь, и даже дважды на его аскетическом и бесстрастном лице промелькнуло нечто похожее на улыбку, когда семинарист начал рассказывать о том, как маман вместе с другими девицами закружили вокруг него бесстыжий хоровод. А потом, разом посуровев (видно, вспомнив о своем педагогическом долге), отказался от дальнейших расспросов и повелел канцелярии подготовить документы на отчисление.

Покачав головой, ректор только и молвил:

– Жаль, такой голосище пропадает! Тебе, Аристарх, с таким божьим даром где-нибудь в столице при соборе служить надобно, а ты с девками испоганился…

Однако Аристарх Ксенофонтович не пропал. Скоро он осознал, что голосище его и вправду басовит, когда затеял спор с дьяконом Петропавловского собора, прослывшим на всю Казанскую губернию небывалым зычным голосом. При столпотворении, в ожидании состязания застывшем у самого алтаря, они принялись читать псалмы. Первым, напустив на себя преважный вид, заголосил дьякон. Вокал был хорош, таковой не стыдно было представить на императорской сцене в Петербурге. Не удержавшись, паства одобрительно зашушукалась, и если бы действо происходило не в соборном месте, а на подмостках театра, так непременно поощрила бы аплодисментами.

Казалось, что переорать такой голосище будет невозможно. В свой черед Аристарх Ксенофонтович втянул через широкие ноздри поболее воздуха и выдохнул такую слаженную ноту, что в соборе неожиданно потухли все свечи, а в притворе и вовсе расколотилось стекло. В задних рядах кто-то, не выдержав громогласного ора, в беспамятстве свалился прямо на руки собравшихся.

Из собора Аристарх выходил с поднятой головой, уже не сомневаясь в своей богоизбранности. И, судя по слащавой физиономии и по тому, что тотчас угодил в круг обожательниц, совершенно не жалел о том, что ему не суждено сделаться архиепископом.

Последующие пять лет Аристарх Ксенофонтович просто колесил по России и, где бы ни бывал, всегда оказывался и сыт, и пьян. Невиданный голосище ценился, а потому всегда находились желающие поднести стопочку. Особенно увлекательным был номер, когда на нижних нотах он тушил зажженные свечи, находящиеся от него аж на расстоянии в сотню локтей.

Был даже период, когда Худородов выступал в Панаевском театре, в труппе Зазулина, вместе с молодым Шаляпиным. И об этом он часто вспоминал с большим удовольствием. Вот только вскоре их судьба разошлась в разные стороны: Шаляпин был признал светом и обласкан властями, а Худородов перебивался тем, что голосом разбивал пустые фужеры.

Можно было считать, что жизнь удалась. На большее он не претендовал и рассчитывал всю жизнь прожить пьяно и весело, а на склоне лет, покаявшись перед обществом, уйти в глухой скит, чтобы помереть схимником.

Все перевернулось в один раз, когда в Муроме в небольшой кабак близ городского базара, где собирались купцы, чтобы отметить выгодную сделку, и где в тот день солирующим лицом был Аристарх, забрел неприметный мужичонка с седеющими волосами и хитроватыми глазами; вместе с ним была миловидная девушка, на которую нельзя было не обратить внимания (по всей видимости, содержанка). Лопая паштет из гусиной печенки, стареющий мужчина запивал его клюквенной настойкой, громко при этом икая; девушка заказала овощной салат, вяло ковыряла его вилкой.

А когда все свечи в кабаке были потушены, а вся посуда полопалась от густого баса, он неслышно подсел к Аристарху, заказал поллитровку «белоголовки» и безо всяких вывертов и экивоков предложил работать под Шаляпина, обещав при этом неслыханный гонорар. Немного помолчав, новый знакомый добавил, что можно было бы петь и под Стравинского или Зыбина, но за Шаляпина более платят, да и популярность его несравненно выше. В провинции, богатой на купеческий люд, большей частью тянущейся к столичным развлечениям, он будет иметь неслыханный успех.

Предложение показалось заманчивым. Аристарх Ксенофонтович всегда считал себя прирожденным артистом, и вот сейчас в лице седеющего мужичка с хитроватой физиономией судьба предоставила ему еще один шанс отличиться на сценической площадке. Поколебавшись для вида, Аристарх покосился на красивое лицо его дамы и согласился. Устный договор был закреплен «белоголовицей». А уже на следующий день антрепренер заставил Аристарха взяться за разучивание репертуара Федора Ивановича Шаляпина.