Лихая година

— Матушки мои! — горячо поразилась она. —Да тут и мужик бы омертвел от такого терзания, а не то что парнишка. И как ты только, Феденька, вытерпел?

Студент с недоброй насмешкой в молодом баске проворчал:

— На то и урядники и исправники, чтобы мужика пороть да морды бить. А мужику положено перед начальством спину гнуть и благодарить за милость. Поучат побольше мужика, может быть, и он очухается да за дубинку схватится. Ну‑ка, Настей тебя зовут‑то? Бери‑ка ковш и лей понемножку. Я сам займусь этой операцией.

Студент ласково и бережно смочил мне спину тёплой водой и пошлёпал лёгкими ладонями. Мне было приятно чувствовать его руки, хотя режущая боль и пронизывала спину. Мать промыла мне лицо и руки.

Дедушки с бабушкой в избе не было: они, должно быть, занедужили от потрясений. Паруша стояла поодаль, опираясь на падог, и сурово молчала. А Кузярь переходил с места на место и с лихорадочным любопытством следил за руками студента.

— Эх, вот как тебе, Федяха, шкуру‑то содрали, — с оторопью изумлялся он. — А я уж этого вовек не забуду.

Студент повернулся к нему и спросил:

— А ты, молодой человек, почему здесь околачиваешься?

Кузярь доблестно отразил его недружелюбный вопрос:

— Чай, он мне задушевный товарищ. Из съезжей‑то, из‑под кнута урядника я его выволок, когда тот выбежал народ разгонять. На гумно‑то кто его увёл да под омёт в нору спрятал? Никто, как я.

Студент похвалил его:

— Вот это другое дело. Смелость и верность в дружбе— самое ценное в человеке. Молодец!

— А у нас содружье‑то наше поп вон кадилом своим да коварством во вражду, в собачью драку обратил, — с суровым сокрушением сказала Паруша. — Был у нас наставник, богослав Митрий Стоднев, мироед. Тот, ради души спасенья, хороших людей в железы заковал и в Сибирь угнал. Брательника своего родного съел. А сейчас другой волк заявился. В народе злобу да раздор посеял. На церкви какие‑то чёрные слова подговорил кого-то намазать, а может, и сам напачкал, а указал на Федю. Урядника заранее успел вызвать. И гляди, какое истязанье малолеток‑то претерпел. Я уж тут сама, хоть и старуха, хоть и сырой человек, а побежала по избам и караул закричала. И вот Ванятка, дай бог ему здоровья, людей тоже побулгачил. А то бы Федяньке‑то не сдобровать: затерзал бы его урядник‑то до смерти.

Студент легко отлепил мне рубашку со спины, а мать сняла её через голову. Паруша Естала и подошла ко мне близко, чтобы посмотреть на мою израненную спину.

— Вот они как с народом‑то обращаются, — гневно вздохнула она.

— Да, бабушка Паруша, — с той же недоброй усмешкой согласился студент. — У народа сг. ина крепкая — выдюжит. Терпение — тоже сила, да не впрок. А вот поп у вас вашим терпением вас же и бьёт. Он, как видно, даром время не теряет. У него, бабушка, другие виды — недовольных да бунтарей властям предавать.

Паруша с суровым убеждением прикрикнула на студента :

— Ты, господин вьюнош, нашу душу не ведаешь. Мы и терпеть умеем и за правду пострадать не страшимся. Нечестивые дела да наветы — у лихоимцев, у супостатов да захребетников. Нам защита и прибежище — праведный труд да мирская помочь.

Студент уважительно возразил ей:

— Мирская‑то помочь у вас против супостатов — непрочная, тётушка Паруша. А тут бороться надо плечом к плечу. У вас же каждый смотрит из‑за своего плетня. Вот мальчик‑то пострадал, а мирская помочь‑то пряталась от греха. Отдельные люди — не в счёт.

Мать неожиданно поддержала доктора:

— Тебя, тётушка Паруша, тоже, чай, в жигулёвку заушали, целую ночь сидела, а мирская‑то помочь так и не пришла.

— Как это не пришла? — шутливо запротестовала Паруша. — А кто меня тёмным вечером из жигулёвки‑то вызволить хотел? Вот они, эти удальцы, — Иванка да Федя.

— Без артели, тётушка Паруша, без общей воли человек — сирота. Здесь волкам раздолье. Сама же ты говоришь, что в содружье‑то поп–супостат раздор сеет. Вот он, Федя‑то мой, за этот раздор и поплатился.

В избу вошёл тот молодой кучер, который сидел ^на таратайке, и подал доктору кожаный саквояж. Пока студент мазал мне спину какой‑то липкой мазью, обкладывал ватой и пеленал меня, кучер отозвал мать в сторону и что‑то приказал ей.

Студент по–свойски предупредил его:

— Я сейчас выхожу, Миша.

Он поднял меня на руки и перенёс на кровать.

— Ну, прощай, кудряш! Немножко полежи, успокойся, приди в себя. — Он одобрительно улыбнулся и протянул мне руку. —Выдержал испытание — крепись дальше. Несправедливостей и ударов ещё много будет в жизни. Но духом не падай!..

Он всем пожал руки, а Иванку даже потрепал по плечу.

— А ты мне, дружок, очень понравился. Держись и дальше молодцом.

И для Паруши нашлось у него доброе слово:

— Не напрасно ты жизнь прожила, бабушка Паруша: в таких, как ты, народ хранит силу свою и гордость.

Паруша поклонилась и с достоинством ответила:

— Не обессудь, милый вьюнош! В труде мы живём, в труде и богу душу отдадим. Я чести своей и смолоДУ за копейку не продавала. А спроть анафемы да лиходеев небоязно, с открытой душой стояла. Правда‑то всегда к солнышку ведёт, а кривда с нагайкой да в чёрной рясе рыщет, чтобы распять её. А правда‑то страха не боится.