Лихие. Авторитет

Отказать братве — значит обидеть, и я сел на свободное место. Черт, как же они тут надымили — пепельницы были забиты окурками. А ведь я в четырнадцатый раз на этой неделе бросаю курить. Вот как тут бросить? Я вздохнул и вытащил из кармана сигару. Может, хоть ее стоимость сделает так, что я буду меньше вдыхать в себя эту дрянь? Двадцать баксов за штуку, на минуточку! Фельдшер на скорой помощи столько за месяц зарабатывает.

— Слышали мы, поднялся ты, — сказал Лакоба, который внимательно разглядывал карты. Так внимательно, что у меня на затылке волосы дыбом встали. — Государственным человеком стал, понятия воровские забыл. А ведь ты за них глотку драл и в изоляторе сидел. Что случилось с тобой, дорогой? Перекраситься решил?

— Я, Лакоба, не вор в законе, чтобы до буквы все понятия соблюдать, — ответил ему. — Для меня и моих корешей депутатская ксива лучше любой брони. Я с ней могу людей на пешеходных переходах давить и мусорам в лицо плевать.

— Так ведь ты смотрящим по Лобне числишься, — недоуменно посмотрел на меня Лакоба. — Неувязка получается, Хлыст. В непонятках люди. Тут, как у вас, русских, говорится, надо либо крестик снять, либо трусы надеть. Иначе никак не выйдет.

— Ну, ты сам понимаешь, — развел я руками. — От корки я никак отказаться не могу. В это дело много денег и сил вложено. Давай я Лобню своему человеку передам. Там у меня Григорий работает, по кличке Копченый. Он парень правильный, грев будет по-прежнему засылать.

— Где чалился, по какой статье? — выпустил дым в потолок старый вор.

— Не сидел, — покачал я головой. — Спортсмен.

— Ненадежные люди эти спортсмены, — поморщился Лакоба. — Не любим мы их. Люди не согласятся на такого смотрящего, своего поставят.

— Эти города мои, Лакоба, — спокойно ответил я. — Там без моего разрешения муха не пролетит. Никакой смотрящий там работать не сможет, его на ноль помножат. Есть еще Штырь. Он парень заслуженный, отсиженный.

— Такого знаем, — качнул головой Лакоба. — Он по центру работает. Подходящий паренек. Жесткий, но с понятиями. Решим по нему.

А может, и к лучшему, — думал я уже под утро, когда сон все-таки меня сморил, а неугомонный ебырь на этаж выше замолчал. Видимо, затрахал свое бревно насмерть.

— Депутат-смотрящий — это ведь и правда, не по понятиям, — пробурчал я перед тем, как окончательно провалиться в сон.

* * *

Депутатская корка, как выяснилось, принесла с собой не только сладкие плюшки. Спящая в хомуте лошадь отечественного дознания вдруг взбрыкнула и понеслась вскачь, увидев перед собой непреодолимую пропасть. Ведь дело шадринских не закрыто, и закрыть его весьма затруднительно. Власти почему-то не слишком любят, когда в центре столицы одни негодяи берут и с особым цинизмом превращают в элементарные частицы других негодяев. И даже вся польза для общества от этого благородного деяния не учитывается. Виновного хотят привлечь и наказать, и желательно прогулкой по коридору в один конец. А это очень скверно, потому что мораторий на смертную казнь у нас в стране ввести еще не додумались. Поскольку прямой бенефициар смерти шадринских был известен всей Москве, а в то, что ворам западло стучать, уже не верили даже малые дети, визит в наш офис людей в черных балаклавах был лишь вопросом времени. А поскольку в ОРБ тоже слегка обалдели от результатов выбора, то они уцепились за соломинку и пошли ва-банк. Они не хотели, чтобы я укрылся за депутатской ксивой, а потому прислали в офис Геопрома целый творческий коллектив, лелея надежды закрыть выбитыми вместе с чьими-то зубами признаниями свой тухлый висяк.

Именно эта мысль меня и посетила, когда я пришел на работу и внезапно оказался прикован наручниками к батарее в собственном кабинете. В глаза мне светила моя же лампа, пробудившая воспоминания о бесцельно прожитой молодости. За себя-то я не слишком волновался, в вот люди непривычные могли наделать глупостей. Тем более, что ломать их начинали прямо через стенку. Так, чтобы я слышал.

— Твоя напарница исчезла! — донесся до меня хлесткий голос. — Свидетели видели, как она заходила в ресторан Сакура. А потом нашли ее обгоревшее тело! Что она там делала, говори!

— Не знаю! — услышал я испуганный голос Насти. — Я правда, ничего не знаю! Я не была ни в какой Сакуре. Я даже не знаю, где это!

— Пиши, что это Хлыстов убил Юлию Сергееву, и тебе ничего не будет, — прорычал голос. — Или как соучастница пойдешь! Паровозом!

— Но я не знаю ничего! — рыдала насмерть перепуганная девчонка. — Я не стану врать! Зачем вы угрожаете? Я же не делала ничего!

Это продолжалось еще минут тридцать, и пару раз Настя была на грани. Плющили ее всерьез, не для хрупкой девушки испытание.

— Увести! — раздалась команда. — В отдельный кабинет ее, там продолжите. Следующего!