Лихие годы (1925–1941): Воспоминания

Искусственность этой попытки Толстого приблизиться к церкви, не разделяя ее верований, очень тонко подметил Святейший Патриарх Сергий (тогда епископ Ямбургский), опубликовавший в 1901 г. в «Церковном Вестнике» статью «Мысли православного епископа по прочтении новой исповеди графа Л. Толстого».

Святейший Патриарх (тогда епископ Ямбургский) сравнивает Толстого с умирающим Николаем Левиным, когда «этот давнишний невер, живший вдали от церкви, перед смертью вдруг решает служить молебен, думая, что у него вдруг появится в душе вера, которая исцелит его от чахотки. Он тупо и бессмысленно смотрит на икону, усиленно крестится, старается разгорячить себя, но, конечно, ничего из этого не получается, после молебна он со злостью велит убрать икону, разочаровавшись в ее чудодейственности». (Цитирую по книге архимандрита, ныне архиепископа, Иоанна «Толстой и церковь», Берлин, 1939 г., стр. 145)[25].

Итак, можно говорить лишь о попытке Толстого приблизиться к православию. Следовательно, Толстой не отступник от православной церкви, к которой он никогда не принадлежал, а неверующий человек, ищущий истину и идущий к Христу. В этом и есть коренное недоразумение, порожденное обстановкой официального православия: церковникам казалось, что он уходит от Христа, а он, наоборот, шел к Нему от неверия и остановился на полпути.

Каков путь Толстого к Христу?

«Между фарисеями был некто именем Никодим, один из — начальников иудейских, он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: Равви! Мы знаем, что Ты — Учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, как Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог». (Ин.3, 2).

«Я естественно обратился прежде всего к верующим людям моего круга, к людям ученым, к православным богословам, к монахам-старцам, к православным богословам нового оттенка и даже к так называемым новым христианам, исповедующим спасение верой в искупление. Я ухватился за этих верующих и допрашивал их о том, как они верят и в чем видят смысл жизни». (Л. Н. Толстой, «Исповедь», СПб, 1906 г., стр. 39).

Именно об этом спрашивал Никодим Христа. Но уже в начале беседы Христа с Никодимом становится ясно, что Никодим, признающий нравственное величие Христа и Его близость к Богу, может идти за Христом только до определенной черты. Уже с первых же слов беседа заходит в тупик: «Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия. Никодим говорит Ему: как может человек родиться будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Никодим сказал Ему в ответ: как это может быть?» (Ин.3, 5–9).

«Сильнее всего это отрицание происходило со мной при участии в самых обычных таинствах, считавшихся самыми важными: крещении и причастии. Тут не только я сталкивался с не то что непонятными, но вполне понятными действиями: действия эти казались мне соблазнительными, и я был поставлен в дилемму — или лгать, или отбросить». («Исповедь», то же издание, стр. 53).

Как видим, и Никодим и Толстой по строю мышления чужды Евангелию. Их мышление не может прорваться за рамки формальной, школьной логики. Их мышление сковано, связано, не диалектично. Евангелие окрыленно, вдохновенно, диалектично! И это типично для человека, идущего к Богу от ratio, от логических категорий. Это особенно подчеркивает Христос в ответе Никодиму на его скептическое: «Как это может быть?» «Ты, учитель Израилев, и этого ли не знаешь?» (Ин.3, 10). Подтекст этих слов Христа таков: «рыбаки, простые люди, никогда ничему не учившиеся, знают и понимают, а ты не понимаешь?»

«Слушал я разговор безграмотного мужика-странника о Боге, о вере, о жизни, о спасении, и знание веры открывалось мне. Сближался я с народом, слушая суждения его о жизни, о вере, и я все больше понимал истину. То же было со мной при чтении Четьи минеи и Пророков; это стало любимым моим чтением… Но стоило мне сойтись с учеными верующими или взять их книги, какое-то сомнение в себе, недовольство, озлобление снова возникали во мне, и я чувствовал, что я чем больше вникаю в их речи, тем больше отдаляюсь от истины и иду к пропасти» (там же, стр. 54).

Почему так? Да потому, что простые люди говорили то, что они пережили, делились с Толстым итогом своего духовного опыта. Этот же духовный опыт был зафиксирован в Житиях Святых. И Толстой невольно попадал тут в круг духовной эманации так же, как он, человек тонко чувствующий и понимающий музыку, попадал в круг музыкальности, когда с упоением слушал Бетховена, Чайковского и других композиторов. Когда же он читал богословов, он невольно опять становился на путь рационалистических определений и категорий формальной логики. Так же, как князь Андрей мог иметь (выше мы цитировали это место) самые возвышенные мысли о Боге, о любви, о жизни и смерти, но пока он не соприкоснулся с миром иным, не стал на пороге вечной жизни — это были только мысли.