Лихие лета Ойкумены

— Думаю, не только мне, империи тоже. Они не ограничиваются только тем, что им ежегодно шлют дань в восемьдесят тысяч солидов, берут гвалтом живность у куриалов, поселян, клянчат ее у епархов, придунайских крепостей. Племя это не привыкло растить хлеб, оно склонно брать его у других. Пока берет у нашего народа — полбеды, а пойдет брать у соседей, не в одну битву втянут империю. Разве не следовало, бросить аваров против наших супостатов, хотя бы и против склавинов? Пусть удовлетворяют там свою жадность и кормятся с того, с чего привыкли кормиться.

На этот раз император не сомневался, какого берега держаться ему, видно, успел рассмотреть и выбрать.

— Правильная мысль. Когда будет идти речь о месте авар в северных землях империи, я учту на совете епарха.

Виталиан поклонился благодарно и вышел из лучезарных палат василевса.

IX

Баян подданным своим не всегда верил, то же, что говорили в глаза или за глаза чужие, и вовсе брал под сомнение. К этому привыкли уже и заранее звали на помощь Небо, чтобы помогло им убедить повелителя. Апсиху не пришлось прилагать усилий ума и сердца, уведомляя Ясноликого с тем, что сказал епарх. Предводитель племени — пусть будут долгими лета его — разволновался, услышав привезенные из Томы вести, и сразу же, не мешкая, обратился к стоявшим у входа в палатку.

— Бега Кандиха ко мне.

Спешность не замедлила передаться всем, кто выполнял волю кагана, а из-за тех всех — и бегу Кандиху. Сухой и согнутый в дугу (знающие его давно, присягнуть могут: вот так и ходит не разгибаясь) Кандих прошел к палатке и, юркнув сквозь покрывало, застыл перед своим повелителем. Начал было произносить здравицу, не спуская с Баяна и пристального, и смущенного, и по-собачьему верного взгляда, но Баян оборвал его на слове:

— Умер византийский император, Кандих. Пришло время пойти и сказать новому василевсу: авары, обещая защищать рубежи империи, уверены были, что им щедро будут платить за пролитую на поле боя кровь; крови пролито достаточно, а щедрот не видим. Турмы и народ аварский изнемогают в бедности. Если империя и дальше хочет иметь аваров в своих друзьях и верных охранников земли, пусть платит каждое лето не восемьдесят, а сто тысяч золотых солидов. Иначе будем вынуждены брать себе живность силой.

Кандих не принадлежал к тем, кому сказанное надо повторять дважды. Он знал, как не просто будет выторговать у ромеев лишние двадцать тысяч солидов, знал и то, что этого хочет, и требует каган. А кто из аваров не знает: то, что велит сделать тебе отец рода твоего, предстоит сделать вдвое лучше, быстрее и ловчее, чем он того хочет, то, что повелевает в походе тархан, умри, а исполни его волю в пять раз лучше и надежнее, чем от тебя хотели, а когда повелел тебе каган, за то, прежде всего, следует благодарить и благодарить Небо, что удостоило его повеления, а потом из собственной кожи вылезть, а исполнить волю повелителя в десять раз лучше и вернее, чем он себе мыслил. Поэтому Кандих, сколько находился в окружении достойного кагановых надежд посольства, столько и искал, как ему поступить с новым василевсом Византии, чтобы добиться того, чего хочет повелитель. Думал о вежливости с высокотитулованной особой его, испытанного на посольских переговорах посла, и достойного своего рода и племени асийца, которого учить не надо, так как он давно и надежно обучен, и предвидеть увертки, что сбили бы с толку мудрого, не помешает. Новый император, хотя и мало осведомлен в переговорах, все же ромей. Да и у императора всегда найдутся такие, что их надо остерегаться и остерегаться.

Он и боялся. Ходил, вежливо напоминал о себе тем, от кого зависела встреча с василевсом, и прислушивался к разговорам, что шли под медными воротами Августиона, выпрашивал у придворных свидания и приглядывался, вручал им подарки и снова приглядывался и мотал на ус то, что обещали, силился уловить разницу между сказанным и тем, что думали, когда говорили. А настал день, когда позвали и велели идти к императору, все-таки ошибся. Сам не знает, какая злая сила потянула его за язык, однако разговор с василевсом начал с похвальбы: авары — наисильнейшие среди всех племен Ойкумены, они давно и надежно заслужили себе славу непреодолимых: могут выйти на бой хоть с кем; император Юстин Второй, вероятно, знает об этом, как и предшественник его, помнит: северные рубежи империи подперты силой, на которую можно положиться.