Лиходолье

На берегу Соленого озера было прохладно, спокойно и почти тихо. Со стороны общественной бани, выстроенной на пологом галечном берегу, тянуло сладковатым печным дымом. Раз или два настежь распахивались ставни, и тогда до меня доносился заливистый женский смех, перемежающийся с мужским басовитым хохотом. Как оказалось, не все горожане используют бани, только чтобы помыться, – отдыхают в них тоже с размахом. То проводы холостяцкой жизни устроят, да так, что до глухой ночи над озером плывет густой пьяный смех и мужские голоса, то, напротив, девичья компания придет с гаданьями, грустными песнями да нарочитым плачем. Эти медовуху почти не пьют, голыми в прохладное озеро скакнуть не торопятся, но и не спят до самого утра.

Я невольно улыбнулась собственным мыслям – неудивительно, что желающих заселиться в свободную половину дома, стоящего на берегу озера, не оказалось. Когда соседи – стая гремлинов, а тишина над водой – это скорее исключение, чем правило, то любой разумный человек пойдет искать место поспокойнее, пусть и похуже. Но мы-то с Искрой не люди…

Красноватый солнечный диск тем временем все ниже клонился к горизонту, тени становились все гуще и темнее, и я начала с некоторой опаской посматривать в сторону бани. Приближались сумерки, а вместе с ними, если верить дудочнику, приходит преследующая его тварь. Викториан очень неохотно и очень кратко поделился со мной впечатлениями от встречи с этим созданием – как оказалось, он его и не видел толком. Слышать слышал, несколько раз ощущал холодок на затылке, тяжелое, нетерпеливое дыхание над самым ухом, но каждый раз не спешил оборачиваться. И правильно, в общем-то, делал – когда к человеку прилипает проклятие, приманивающее какую-нибудь хищную тварь, редко когда смерть наступает сразу. Обычно тварь несколько дней кружит где-то поблизости, пугая жертву и иногда доводя ее до сумасшествия, наслаждается страхом, превращая его в прелюдию к пиру. Змеелов, как я поняла, на своем веку чего только не повидал и потому накрепко запомнил, что, если что-то сверлит взглядом затылок, если хрипит и дышит в спину, не пытаясь сразу же открутить тебе голову, то сначала надо достать оружие и, по возможности, пустить его в ход и лишь потом обернуться. А то и не оборачиваться вовсе…

Я вытянулась на теплой, нагретой за день жарким июльским солнцем гальке и прикрыла глаза, ощущая себя змеей, нежащейся на скалах высокой-высокой горы. С острыми, как шассий гребень, склонами, вздымающимися так высоко над землей, что облака текут у лениво спущенного вниз кончика хвоста туманной призрачной рекой. Холодное солнце сияет так ярко, что глазам больно, небо кажется нависшим над головой фиолетовым дымчатым сводом, и создается ощущение, что весь мир состоит из бескрайней облачной реки, ледяного ветра, щекочущего бронзовую чешую, и слепящего света. Внизу остались лабиринты каменных туннелей, извилистые, неровные, будто бы червоточины, столбы золотистого сияния, проникающего через многочисленные оконца-воздуховоды, и сверкающая всеми мыслимыми и немыслимыми цветами радуга каменного сада…

Кровь, залившая каменный пол темными, остро пахнущими железом лужами, тонущие во мраке каменные деревья с мертвыми, будто бы выжженными сердцевинами…

Глаза неожиданно защипало, к горлу подкатил ледяной болезненный ком.

Дурацкая, чисто человеческая привычка – расколупывать заживающие раны…

– Эй, Змейка, ты там уснула, что ли?

Я открыла глаза и приподнялась на локте, глядя на Искру, неслышно подобравшегося ко мне по галечному берегу. Позади него по россыпи выглаженных водой белесых камушков неторопливо шел дудочник, посвежевший, раскрасневшийся после хорошей бани и одетый в чистую и просторную, явно с чужого плеча снятую одежду.

Облако тьмы, роем черных мушек кружившееся вокруг Викториана, никуда не пропало, но слегка проредилось – теперь мне были видны более привычные проблески синевы и изумрудной зелени с тонким ободком раскаленного добела огня, от которого воздух, казалось, плавился и дрожал, будто бы над горячими угольями. Злится дудочник, не на других – на себя. И кажется, уже готов к тому, чтобы постоять за свою жизнь еще раз. Вот только тьма проклятия с каждой минутой все гуще, все сильнее, как будто наступающие сумерки помогали ему окрепнуть и разрастись.

– Не уснула. – Я взялась за руку харлекина и поднялась, глядя на приближающегося змеелова.

Зря я думала, что Искра ринется в драку, едва увидит Вика у нас в горнице. Странное дело, но харлекин только презрительно фыркнул, когда обнаружил, в каком жалком состоянии находится дудочник, и мимоходом заметил, что обессиленного противника ему убивать неинтересно, после чего бесцеремонно растолкал нашего незваного гостя и потащил его в общественную баню. Не самая плохая идея, я бы сказала – по крайней мере, музыкант как-то приободрился и выглядеть стал значительно лучше, чем когда появился на пороге нашего с Искрой дома.

– Ты как? – поинтересовалась я у подошедшего Викториана, который в ответ лишь невнятно пожал плечами и поддернул рукав слишком свободной рубахи.