Лиходолье

Она протянула ко мне узкую изящную ладонь с тонкими, иссушенными пальцами, и я невольно подалась назад. У бабки Мореи не было ни ореола души, ни темноты, скрывающей ее сущность. Ничего. Будто бы стоявшая передо мной пожилая женщина была лишь ожившим наброском, раскрашенной тенью чего-то иного, грандиозного, великого, непостижимого. Пугающего – но при этом неуловимо знакомого.

Тяжелые руки харлекина легли мне на плечи, пальцы чуть сжались, будто бы Искра ощущал мое смятение и тревогу, но понимал, что здесь и сейчас он вмешаться не может. Как и защитить, если вдруг Морея действительно захочет напасть.

– Ну, здравствуй, золотая. Я все ждала, когда нужда наконец-то приведет кого-нибудь из вашего народа ко мне на поклон. И дождалась.

Я невольно вздрогнула, оглянулась на дудочника, стоявшего чуть в стороне. Кашлянула и шагнула вперед, высвобождаясь из объятий Искры.

– Здравствуй, госпожа Морея. Я пришла просить не за себя, а за вот этого человека. На нем…

– Проклятие, сотворенное отчаявшейся матерью. Неприятная вещь, согласна, – кивнула женщина. Улыбнулась простой, ничего не выражающей улыбкой, и меня бросило в дрожь. Так улыбается кукла, стоящая в витрине дорогой лавки, – в такой улыбке нет ни чувства, ни эмоции, ничего. Просто изображение, имитация. – Я хочу поговорить с тобой наедине. Твои спутники пусть подождут здесь, за столом. Уверяю, что пока вы находитесь у меня в гостях, вам ничего плохого не грозит. Можете быть спокойны. Я хочу только поговорить. Идем, золотая.

Она протянула мне руку, и я после секундного колебания приняла ее. Взялась за легкую, почти невесомую ладонь, которая показалась мне сотворенной из воздуха или из тумана. Прохладная, почти неощутимая плоть.

Морея провела меня через горницу за занавес из шелестящих стеклянных бусин в маленькую светлую комнатку, и мне почудилось, будто бы за спиной у меня сомкнулись не частые сверкающие нити, а тяжелые дубовые двери, окованные железными лентами, которые не пропустят ни единого звука. Женщина указала мне на низкий трехногий табурет, стоящий у окна, за которым, несмотря на спустившиеся на город густые сумерки, было ощутимо светло, и сама села напротив в глубокое, обитое потертым бархатом кресло. Я мельком выглянула в окно – ничего, кроме белого тумана, липнущего к стеклу клочковатыми извивами.

– Значит, ты хочешь помочь человеку, – задумчиво произнесла женщина, сидящая в кресле напротив. Я подняла на нее взгляд: по-прежнему никакого намека на ореол души, Морея казалась лишь искусно выполненным рисунком, объемным, двигающимся, но при этом совершенно неживым. – Давно уже золотые не стремились помогать отдельно взятым людям. Пожалуй, в последний раз это случалось в те времена, когда благословленный нами народ пытался этих самых людей научить кое-чему стоящему.

Нами?!

Неожиданная, непрошеная догадка обожгла легким, но весьма болезненным прикосновением бича, вдоль позвоночника пробежали мурашки благоговейного ужаса, и я торопливо отвела взгляд, уставившись на сцепленные в замок собственные пальцы, покрытые золотистой чешуей. У моих рук светящийся ореол был, и он казался единственно реальным, настоящим во всей этой странной комнате.

– Тебе не стоит насбояться, золотое дитя. – Голос Мореи звучал негромко, со странным успокаивающим присвистом. – Когда-то давно твои предки, загнанные в угол и много раз преданные теми, кого считали если не братьями, то союзниками, обратились к нам, чтобы испросить особый дар – умение видеть Истину. Мысогласились одарить шасс таким зрением, взамен попросив их стать нашими наблюдателями, нашими глазами и ушами, чтобы мымогли наблюдать за миром с изнанки вместе со змеиным народом. Но оказалось, что умения видеть Истину недостаточно, – через какое-то время к намобратилась малая часть змеиного народа с еще одной просьбой. Шассы попросили в дар возможность изменять и исправлять те несовершенства, что они начали замечать слишком часто в окружающем мире. И мыснова согласились.

– Но цена была выше, ведь так? – тихо спросила я, не осмеливаясь более поднимать взгляд. Пусть даже Морея – лишь набросок, созданный великой сущностью, которую шассы прозвали божеством Тхалисса, но кто из живущих обладает достаточной смелостью, чтобы смотреть в лицо даже тени своего великого создателя без особого дозволения?