Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Буде придуриваться-то! Я еще и не начинал, — укоризненно сказал кат и, вытянув Сироткина кнутом, сказал: — Надо бы, Александр Яковлевич, кнут покороче сделать. Места маловато, размахнуться негде…

— Ну так и сделай, — возмутился воевода. — Я, что ли, за тебя должен делать?

Палач еще пару раз ожег спину купчины и снова обернулся к Котову: — Александр Яковлевич, это ж тебе не пастуший кнут. Там-то взял палку да к ней бич примотал — всего и делов-то. А тут — плести нужно, рукоятку обматывать…

— Я тя щас самого обмотаю да вытяну! — разозлился воевода и начал приподниматься с места.

— Дак я чего, да я не про то, Александр Яковлевич, — забеспокоился Костка. — Я же для дела стараюсь! Таким длинным-то я и тебя могу ненароком зацепить.

— Ты раньше-то о чем думал?

— Так мы раньше-то только для острастки пороли, а не для допроса. А для острастки тут особого размаха не нужно.

— Панька! — крикнул воевода, а когда стрелец предстал перед хозяином, приказал: — Быстро беги на конюшню и притащи мою нагайку, что татары подарили…

Пока ждали Паньку, Костка опять принялся ныть:

— Александр Яковлевич, я сколько раз говорил, что для дыбы не простой крюк нужон, а колесико. Худо по крюку-то веревку тащить. А ежели колесико укрепить, да веревку по нему пустить — любо-дорого будет. — Сказав, зверовидный кат спрятал голову в плечи, ожидая рыка хозяина. Но Котов не гневался, и Костка продолжил: — И второе колесо нужно, большое, чтобы веревку натягивать. Иначе каждый раз придется вчетвером одного борова таскать…

— Ты лучше скажи, что дыба настоящая нужна, — подсказал Николка.

— Да я уж и сам вижу, что нужна, — вздохнул воевода. — Сам-то смастеришь?

— Попробую, — уныло сказал кат, почесывая затылок.

— Ладно, — усмехнулся Котов. — Вижу, что мастер из тебя, как из… Скажу Брягину — пусть настоящую дыбу ладит.

— Может, снять пока, батюшка-воевода? Чего ему зря висеть-то? — поинтересовался кат, но услышал шаги Паньки.

Нагайка была сплетена из тонких полосок кожи, а кончик утяжелен тремя свинцовыми шариками. Непонятно только — на кого рассчитана? Бить коня — сразу искалечишь. Такой нагайкой в бою можно драться или волков бить. Сам Александр Яковлевич брал подарок с собой, если приходилось ехать куда-то за город — сойдет за кистень, если придется сцепиться с разбойниками.

Костка, получив нагайку, махнув ею раз, другой, примеряясь, радостно загоготал и чиркнул кончиком по спине Сироткина, от чего тот завыл так, как воет волк, попавший в ловчую яму. Уже после второго удара, рассекшего не только аглицкое сукно вместе с русской холстиной, но доставшего до кожи, Мишка начал говорить быстро и взахлеб, торопясь выговориться, надеясь, что чем быстрее он все расскажет, тем меньше его будут бить. Глупый…

…Старая банька, стоявшая на задах, едва не впритык к городской стене, казалась заброшенной, если бы от нее не пахло горьковатым дымком. От бани разносились странные звуки — как будто кто-то отбивает косу, но косной молоток бьет не звонко, а мягко, если бы горбуша была не из железа, а из свинца… Наверное, днем этих звуков, похожих на шлепки, было не слышно, но в ночной тишине они раздавались на полверсты. Котов ожидал, что служилый дворянин отдаст команду идти на приступ бани, но вместо этого один из стрельцов вытащил огниво и принялся поджигать снопы. Бросив горящие снопы на землю и подождав, пока не повалит дым, стрельцы дурным голосом заорали:

— Пожар! Горим!

Дверца бани отворилась, и оттуда высунулась голова. Увидев дым и услышав треск соломы, скрылась, а через мгновение из бани выскочили два мужика. На спину первого сразу же прыгнул стрелец и стал крутить руки. Второй был шустрее. Упав, по-заячьи перевернулся через голову, пнул ногой ратника и припустился бежать. И, наверное, утек бы, если бы между лопаток не угодил бердыш.

— М-да, — протянул Костромитинов, подходя ближе. Вытащив оружие из тела, улыбнулся, чем изрядно разозлил воеводу.

— Леонтий, мне вор живой был нужен! — укорил Котов. — А ты лыбишься!

— Ну, извиняй, Александр Яковлевич, не рассчитал парень, — повинился Костромитинов. — Зато удар-то — вон какой славный. Не зря учил!

— Учил-то не зря. Только этот-то, что живой, будет все на покойника сваливать…

— Ясен пень. Так ведь и жив бы остался, все равно бы сваливал.

Убитого перевернули на спину и осветили факелом. Воевода, хотя и не видел его раньше, но был готов поручиться, что морда у покойника знакомая. Ба! Был он похож на Мишку Сироткина как две капли воды — толстенький, с сивыми усами и пегой бородой.

— Ну-ка, второго сюда, — приказал Котов. — Не братишки ли?

Точно… И второй, которому сегодня повезло (если повезло…), был с пегой бородой. Распорядившись отправить живого в поруб, а покойника — на лед, воевода вошел в баньку.

На печке стоял котел, где бурлил расплавленный металл. Тут же валялись куски олова и свинца, стояли большие корзины, наполненные грязно-серыми чешуйками. В углу — деревянный брус с выдолбленными желобами, покрытыми свинцом.