Лихое время

– Эван… – В голосе Фили укор и обида. – Напридумал всяку хрень!.. Сам-то с колокольни спустись, Костя! Об другом покумекай…

– Об чем же?

Цупко неторопливо разлил по стопкам остатки водки, цепко выудил из миски черный груздок.

– Выпьем, атаман, за помин души представившегося Яхи. А боле горевать ни к чаму. Чо, паря, сильно горевать? Чай, ряды наши уж не настоль и порядели, штоб полного лазаря петь. Яху и Бориску жаль, но ишо и неизвестно, чего там у Бориски выйдет…

– Думашь, сбегёт?

– Нащёт его ловкости нынче сомневаюсь… Опять же, сам знашь, из централа простучали: из лазарета ево в одиночку закрыли. Но я не об том. Я, Костя, про другое думаю. Петь бы он угрозыску не начал…

– Бориска? Но!.. Он едейный, Филя! Да и крови на ём… Как сыскарям не пой – крышка верная! И на молодость его не поглядят.

– Тады, Костя, и воопче ни к чаму унывать! Хлопцы боевые в достатке осталися!

– Хм… Хера ли мне, Филя, ихняя боевитость! Я сам кого хошь за пояс заткну своей боевитостью! – зло бахнул кулаком по столешнице Ленков. И словно в пыль расхлестал только что возникший в настроении поворот к спокойствию. – Меня, Филя, другое заботит! Не остается надежных мест для укрытия и ночевки, бегаем с места на место, как мыши мокрые!

– Сам жа завсегда повторяшь – каспирация!..

– Засрация! – теряя над собой контроль, выкрикнул Ленков, бешено вращая белками глаз. – Я уж позабыл, кады дрых без задних ног!.. Ткнешься в подушку, а ушки – на макушке. Атанда!

– Тишь, тишь, тишь! – зашикал, усмиряюще всплескивая руками, Цупко. – Раскипятился ты, Константин, понапрасну. Энто у тебя в сам деле с усталости. Ложись-ка на полати, всхрапнем. Давай, атаман! Чичас чайку пошвыркам с ранфинадом вприкус и – на бок. А утрень завсегда вечера мудренее, сам знашь. Проспишься – к Ляксею Андреичу сходим, навестим старца, посоветуемся…

– Ладноть… – взял быстро себя в руки Ленков. – И то, засиделись чево-то… А ханка, Филя, у тебя – дюже вонючая! Не мог «Чуринской» добыть!.. Чай не буду… Лягу…

Выслушав тревожную скороговорку Фильки-Кабана, Бизин выглянул в мутное, подслеповатое кухонное оконце. Ленков любезничал на заднем крыльце с пригожей Фроськой, прибиравшей и кухарничавшей у старика. Супруженица подалась в деревню к родне с какой-то надобностью. Скорее всего, как размышлял Алексей Андреевич, чтобы от него, облезлого, отдохнуть. А он – от неё. С Фроськой…

Филя еще про что-то бормотал. Бизин пристально глянул на обеспокоенного подручного, потом снова приблизил лицо к оконной стеколке, всматриваясь в раскрасневшуюся парочку у крыльца. Ничего не ответил Филе. Отвернулся от окна, когда Костя затопал в сенках, перевел взгляд на двери.

– Здорово, Ляксей Андреич! Как живете-поживаете? Ишь ты, краля-то какая от тебя выскочила! Где ты их таких берешь, Андреич?

– На подоконнике выращиваю, в горшочках, – довольно обнажил десны старец. – Здравствуй, Константин! Все мужаешь, крепнешь! Богатырь! А, Филя?

– Дык, дело молодое! – живо поддакнул старый каторжник, обрадованный явным спокойствием Бизина, несмотря на только что пересказанные ему Костины страхи. – А Фроська-то в лавке у Андреича уж давненько…

– Далась вам Фроська, кобели… – не удержался, раздражаясь, Бизин, но тут же взял себя в руки. – Проходи, Константин, раздевайся. Чайку или чего-нибудь покрепче?

– Не… Чаи у Фили гоняли, а остальное с утра не употребляю, благодарствую, Ляксей Андреич, – Ленков быстро, незаметно для Цупко, подмигнул Бизину.

– Похвально для молодости, похвально! – закивал старец, потом всем туловищем повернулся к Цупко. – Не в службу, а в дружбу, Филя, будь ласка, прогуляйся до лавки, возьми мне, беззубому, с полфунта халвы подсолнечной, а то мне Фроська говорила, а я ей наказать запамятовал… Тож, вот, сладенького захотелося! Вон там, Филя, в шкапчике, деньги лежат…

– Постой, Андреич! – важно повел рукою Костя, доставая пачку ассигнаций. – Филя, вот возьми-ка! Погляди там, што есть стоющее…

– Спасибочки, Костя! Уважил старика! – заблажил Бизин.

Предвкушая застолье по его интересу, Цупко шумно вывалился в двери, забухал по половицам в сенях.

– Пора, Андреич, совет держать, – заторопился Ленков. – Обкладывает меня уголовный розыск…

– Не паникуй раньше времени, атаман.

– Какая паника! «Хоронили у дороги, видны руки, видны ноги, – весь на виду!» – дурашливо пропел Ленков. – Запросто не возьмут! Да и нету у меня, Андреич, совершенно нет желания перекочёвывать на тот свет. Рановато!

– Вот и я, мил-друг, о том же! – хлопнул ладошкой по столу старец. – Э, Костя, мне бы твои годы!.. М-да… Что ж, драгоценный, давай, как говоришь, совет держать. О бедах твоих новых наслышан. Чего предлагаешь? Узлы вязать да чемоданы паковать, или как? Золотишка и драгоценностей для будущей вольной жизни маловато, мил-друг, набрано…

– Маловато… А где она, мера? – задумчиво проговорил Ленков, уставив глаза поверх Бизина, на потемневшую икону в переднем углу.

Встрепенувшись, добавил:

– Конешно, еще бы не помешало золотишка подсобрать. Но в городе, Андреич, теперь шибко не разгуляешься…