Лихое время

– Стало быть, снова надо выйти на тракты! Но не всех подряд трясти, Костя, а с умом, с расстановкой. Нам до тепла надо золотой запас создать. А вот прикинь-ка, мил-друг, откуда золотишко-то везут, а?

– Правильна-а, Андреич! И как энто я запамятовал про золотые ручейки! – оживился Костя. – Мишку Самойлова и Коську Баталова зашлю пошариться по Витимскому тракту, а Хохленка с Калмыком – на Акшинский, поодаль.

– Кстати, Костя! Слыхал, мечешься в последнее время ты неприкаянно, надежного пристанища-ночлега не имеешь, беспокойную жизнь ведешь…

– Филя нашептал?

– При чем тут Филя? Я ж тебе уже говорил – имеем ушки и глаза…

– Ладноть! – отмахнулся Ленков. – Ты к чему энто про неприкаянность?

– Где у нас Мишка-Хохлёнок ранешне служил?

– Ну, в карбате…

– Вот те и ну! Баранки гну! А ну-ка, мил-друг, напряги свое воображенье! Вспомни революционные примеры…

– Чево?!

– Таво! Анархистом себя кличешь… А ну-ка ответь, где эта революционная братия самые надежные пристанища имела или свои бомбы-револьверы хранила, а?

– Но?

– Э-э… Да самое верное место завсегда было рядом с полицейским участком, жандармским управлением или резиденцией губернатора! У себя под носом кто же искать будет!

– Ишь ты… – покрутил головой Костя. – Просто, а, ить, и в бошку-то не приходило… Ну ты, Андреич! И чо, на постой к Фоменко в колидор проситься?

– Не язви, а кумекай! При чем тут твой Фоменко? Прости ты, Господи! Я ж тебе про карбат тылдычу!..

– О! Тут ты, старый, в точку! Там бы засесть, конечно! – ехидно засмеялся Ленков. – Мечта всей жизни! Тока там «не прости ты, Господи», а «Господи, помилуй» – госполитохрановцам самому себя на блюде преподнесть – нате, милые, жритя!

– Э-э! Неразумно дитятко у мамки!..

– Конешно! А мож, ты самолично решил меня в ГПО сдать, грешки отмолить? А, Андреич?..

– Хорош изгаляться! – неожиданно прикрикнул Бизин, от чего Костя малость даже опешил. – Потряси башкой-то! И дослушай, язви тебя! Я ж тебе неспроста про Хохлёнка напомнил. В карбате такой укромный угол образовался, что тебе и не снилось! Понятно, не «Гранд-отель»… Через Мишку-Хохлёнка на его дружков выйти, опять же Степана Сидорова сынок там служит… Так? А Мишка, помнишь, с кем в карбате больше всех гужеванит? Ну, Фильке он ещё похвалялся?.. С Антошкой Чимовым! Ничего тебе эта фамилия не говорит?

– Ха! А как же! С Антохой Чимовым мы у Аносова вместе партизанили! – обрадованно воскликнул Ленков, посмотрел теперь на Бизина с нескрываемым интересом и уважением. – Ну-ну, Андреич, давай дальше! Ишь ты, всю подноготную вызнал…

– Так собака лает, а ветер носит, – тоненько засмеялся Бизин. – Так, вот. Этот Чимов теперь в карбате парикмахером служит. Обосновался прочно. Место, уверен, надежное!..

3

Караульный батальон Государственной Политической охраны ДВР располагался в закрытом военном городке почти что на окраине Читы, рядом с Красными казармами, выходя воротами на угол Ивановской и Троицкосавской улиц. Понятное дело, территория закрытая, пропуска, часовые у ворот. Но на хозяйственный двор карбата доступ для обывателей был свободным, потому как здесь с нового года открылся клуб, где самодеятельная труппа ставила спектакли и сцены, показывались синематографические картины, организовывались танцы.

А в субботу 15 апреля, накануне Пасхи, на хоздворе, в здании бани открылась парикмахерская для всех желающих.

Ровно в восемь утра старший парикмахер Антон Чимов, нарядившись в белый халат, с шиком распахнул двери своего заведения и с полупоклоном пригласил пройти в парикмахерскую первых посетителей.

Осип Голубицкий, молодой боец карбата, назначенный к Чимову в помощники, старательно суетился вокруг клиентов, тщательно вытряхивал белые накрахмаленные салфетки, тут же хватался за волосяную щетку на длинной деревянной ручке, сметая настриженные волосы в угол, где с помощью совка ловко собирал их урну.

Банная команда караульного батальона, пополнившаяся парикмахерами, жила своей, несколько обособленной жизнью. Многие из обслуживающего персонала приспособили на хоздворе для собственного проживания всевозможные каморки. Работать в банной команде и жить в общей казарме считалось дурным тоном. Казарма подразумевала дисциплину, отпадали мелкие поблажки и более широкие возможности – принимать каких угодно гостей в собственных «апартаментах», устраивать вечеринки, просто посидеть с бутылочкой.

Постарался оборудовать себе «кандейку» при парикмахерской и Чимов, проворный парень двадцати одного года, успевший и повоевать-попартизанить, и определиться с дальнейшей службой в карбате – с ножницами наперевес, – и завести себе всяких друзей-собутыльников.

Рядом с бытовой комнатой, где для парикмахерских нужд кипятилась вода, промывались бритвенные приборы, Чимов занял темную кладовочку, дверь которой выходила в кочегарку общей бани. Кладовочка была тесной – здесь едва помещалась узкая железная кровать и ободранная тумбочка. Но имела одно неоспоримое преимущество – выход в кочегарку был запасным: из просторного, чистого и уютного помещения парикмахерской можно было беспрепятственно уйти незамеченным.