Лихое время

Стаканчик со спиртом, поставленный перед Костей, подпрыгнул и опрокинулся, потом покатился к краю столешницы и – крак! – рассыпался на полу стеклянной крошкой.

– Тьфу ты, холера! – выругался Бурдинский. – Спиря, вон на загнетке у печки тряпка, подотри.

Морехов вскочил, бросился к печке, схватив тряпку, начал елозить ей по столу меж тарелок и мисок со снедью.

Пальцы Ленкова легли на револьвер.

Бурдинский хмыкнул, тяжело и медленно поднялся, повернулся к буфету, достал с полочки гранёную стопку, поставил перед Ленковым.

– Наливай себе сам, если воопче со мной выпить желашь!

Ленков не шевельнулся, только молча следил за движениями Морехова. Тот закончил тереть по столу, отбросил тряпку на край стола, плюхнулся на своё место.

– Сказал: пить не буду. Давай о деле, – глухо проговорил Ленков.

– Ну, как хошь… О деле так о деле, – буркнул, насупившись, Бурдинский и глянул на Морехова. – Чо ты такой безрукий! Ни подтереть толком… И портянку эту тут кинул!

Продолжая бурчать, Бурдинский брезгливо цапнул тряпку, шагнул к печи, швырнул тряпку на место и, пьяно покачнувшись, неловко ступил в сторону – на мгновение оказался у Кости за спиной. Выхватил из брючины наган и выстрелил Ленкову в затылок.

– Б-бах-х! – Выстрел грохнул громом небесным.

– А-а-а! – Коряча в страшном крике рот, Ленков дёрнул со столешницы кольт и, разворачиваясь к Бурдинскому, нажал на спуск, одновременно запрокидываясь с табуретки и инстинктивно вскидывая левую руку к голове. – Больно-о-о!

– Б-бах-х!! Пинь-ю!

Пуля свистнула у Гохи над ухом.

У стола охнул Морехов.

Выскочивший из спаленки Пряхин и Бурдинский ударили из «наганов» в ответ.

– Бах! Б-бах!! Б-бах-х!!!

Падая, Костя ещё пару раз нажал в агонии спуск, но пули впивались в потолок, осыпая всё вокруг известью и глиной. А Бурдинский и Пряхин палили, пока не кончились патроны в барабанах.

Изрешечённое тело Ленкова навзничь валялось на полу, из-под головы и спины медленно расползались темные лужи крови.

У стола, с другой стороны от Ленкова, на корточках скукожился Морехов, баюкая окровавленную левую руку. Срекошетившая от чего-то, скорее всего, от висевшей на печке чугунной сковороды ленковская пуля ударила чекиста в ладонь, отстрелив палец и, как впоследствии оказалось, серьезно повредив сухожилия. С этим ранением Николаю Морехову пришлось долго лежать в больнице Красного Креста, где его оперировал хирург Беляев, а потом длительное время лечиться амбулаторно. Когда рука зажила, разогнуть оставшиеся пальцы Морехов уже не мог.

Подоспевшие на выстрелы бойцы Баранова и госполитохрановцы обнаружили в сенях и скрутили окаменевшего Цупко, из-за голенища сапога вытащили у него финский нож…

Бурдинский сидел посреди изгвозданной известью и штукатуркой катковской горницы, вяло свесив руки с намертво зажатым в побелевших пальцах револьвером, и безотрывно смотрел на темную кровяную лужу, на тянущийся от неё кровавый волок к дверям, на кровавые заступы сапог, оставленных бойцами, вытащившими во двор труп главаря шайки.

Долго сидел так Бурдинский. Уже и пристроившийся на широком подоконнике Спиридон Пряхин выбил из барабана нагана остывшие гильзы, вновь снарядил револьвер, уже успел подкатить чихающий грузовик, и на нём увезли труп Ленкова и наспех перевязанного Николая Морехова, уже серый предутренний свет заполз в горницу.

Бурдинский сидел, смотрел на кровяные пятна, не замечая устроившегося за столом сбоку следователя из Госполитохраны, строчившего протокол. Не видел он, как в горницу зашёл и постоял несколько минут, окидывая всё цепким взглядом, директор ГПО Бельский.

Ничего не видел и не слышал Егор Бурдинский. И кровяных пятен он тоже не видел. Только теперь Егор Бурдинский понял, что за тоска изводила его весь предыдущий день и долгий-предолгий вечер. Иудина осиновая тоска.

3

К полудню наступившего дня, 23 мая, на здании Народного собрания ДВР, в витрине бывшего универсального магазина Второва и ещё в нескольких самых людных местах центральной части города были вывешены большие фотографии убитого Ленкова. Собственно, не разные фотографии, а одна и та же. Рассуетились госполитохрановцы, постарались мастера даггеротипа – склеили из самой большеформатной фотографической бумаги целые полотнища!

Под фотоснимком чернели крупные буквы: «Граждане! Бандит Ленков убит. Более 50 ленковцев арестованы и скоро предстанут перед народным судом». В витрине бывшего Второвского пассажа кто-то, ниже официальной надписи, жирным чернильным карандашом сделал приписку: «Можете спать спокойно».

Спустя два месяца, 24 июля 1922 года, на имя председателя Нарполитсуда Забайкальской области поступило от гражданина города Читы Каткова Федора Архиповича, проживающего по улице Кастринской, угол Ивановской, заявление следующего содержания: