Лихое время

– Не террор это… Правду говорю… В сам деле приискателей с золотым песком на тракте укарауливали… В убийстве Анохина и Крылова я участвовал. У меня был револьвер «смит-вессон», большой такой, с двумя патронами, а у других были винтовки…

– Кто был ещё, фамилии?

– Баталов, Бердников, Крылёнок, то есть Крылов…

– Надо же! – изумлённо заметил Салин. – Жертва и убийца в одну фамилию.

– Однофамильцы, товарищ Салин, не означает, что и характером одинаковы, – назидательно сказал Ибсен. – Битвы Гражданской войны отца с сыном, брата с братом развели – О-го-го, как! – до смертоубийства.

Ибсен тяжело вздохнул.

– С германцем или японцами – тут понятно: враги иноземные. А вот это-то как? Ох, долго ещё нам все это икаться будет… – подал голос Миронов.

– Ничего никому икаться не будет! – отрезал Ибсен, хмурясь. – Бились и бьёмся мы за правое рабоче-крестьянское дело со всей революционной сознательностью и беспощадностью. А белая кость и все её подпёрдыши, в том числе и вот такие субчики, – он наставил на Самойлова револьверным стволом указательный палец, – за старые порядки из-за угла, из засады стреляющие в нас и ножи нам в спину всаживающие, – этим тоже икаться не будет. Захлебнутся собственной поганой кровью! Подавятся и сдохнут! А кто не сдохнет – добьём!

Ибсен продемонстрировал крепко сжатый кулак Самойлову. Оглядел изподлобья Салина и Миронова.

– Однако чего мы тут политдискуссию затеяли? Не допрос, а черте знает что! Давай, Самойлов! И поподробнее!

– Вот я и говорю, – снова заскороговорил Мишка, – никакова террора! Это все Костя… То есть атаман Ленков…

– Атаман… Какой, к черту, атаман?! Стеньку Разина нашли! – возмутился Ибсен. – Главарь бандитской шайки – и точка!

– Я и говорю, главарь Ленков за старые порядки…

– Но… А я что говорю, – удовлетворённо кивнул Ибсен. – Без беляцкой руки тут не обошлось!

– Главарь Ленков всем нам так и заявлял, де, он и есть предводитель партейных анархистов…

– Тьфу! – снова начал впадать в раздражение чекистский начальник. – Пошел ты на хрен со своими «партейными анархистами»! Хорош, Самойлов, заливать про Ленкова на хребте! Знаем, кто там был! Четверкой убивали, так? Ты, Бердников, Крылов, Баталов! Всё знаем, Самойлов! А я тебя на вшивость проверяю! Что-то не хочешь ты правду говорить…

– Всё! Каюсь, разволновался! – Мишка прижал руки к груди. – Как на духу! Вот точно так, вчетвером, как есть, и подались на хребет. А там энти едут на «мериканке». Ну и… Приближающихся мы встретили залпом, после чего двое упали, а третий каким-то способом убежал в лес… После того как узнали, что убили партийцев, то Ленков говорил: «Зря убили»…

– Опять Ленков?

– Но… – Мишка непонимающе уставился на Ибсена. – Я кады с «дела» револьверты ему принёс с бумагами, што мы с трупов сняли, то он и говорил…

– А что же пистолеты у вас не взял? Браунинг оказался у Баталова, маузер – у тебя, Самойлов. И за какие такие красивые глаза главарь тебе маузер задарил, а? Как самым верным псам подарочки сделал?!

– Ага, куды там… – проговорил Самойлов с горечью. – Костя сразу смекнул, что револьверты с энтих важных убитых – го-орячие!.. Коська Баталов-то договорился на продажу свово, а мене кады? Эхма, как зайца загоняли!

Самойлов с ожесточением выругался.

– Но-но! Придержи язык свой поганый! – прикрикнул Миронов, кося на Ибсена. – Совсем распоясались…

– Что ещё можешь показать о совершённых преступлениях? – махнув рукой Миронову, чтобы тот замолчал, продолжил Ибсен.

– Кроме убийства на тракте ходили на кражи, на грабежи в городе. Все ходили, сколько раз и куда – уже не помню. Я сам ходил на кражи в Чите, улицы не помню, но, например, в Читинской больнице украл приблизительно тридцать аршин серого сукна. Указал мне на энто «дело» Ермаков, который там служил конюхом… Ходили ночью с Баталовым, Крылёнком и Ермаковым, когда караул спал. Там никого не трогал. Сукно распределили и продали. Я лично продал в Могзоне за сорок два рубля серебром… Ещё коло бойни в Чите ограбили китайца, шедшего в направлении города: способом «Руки вверх» взяли полсотни рублей… Потом обокрали китайскую лавочку со взломом замка в Кузнечных рядах, никого не убили. Собрали там три, а мож, четыре тысчонки сигарет, четыре или пять банок монпансье… ещё пачек с десяток по полсотни штук папирос и два куска сарпинки. Участвовали Яшка Бердников, Мишка-хохлёнок, Баталов и Крылов. Добычу разделили, сарпинку продали… Ещё в Кузнечных у бурята отобрали пять пудов яричной муки, бурята не тронули, – на «Руки вверх! Не шевелись!» Все эти «дела» были до убийства Анохина и Крылова, а после убийства я уже нигде не участвовал.

– И чем же промышлял?

– Жил. И – всего делов. В Чите я жил. У Гроховских. Оне – цыгане, родители жены… Были арестованы… Видимо, участвовали в шайке, но я не знаю…

– Жена – это Елена Гроховская?

– Она самая…

Ибсен повернулся к Миронову.

– Скажите конвою, пусть её приведут. А вы, Самойлов, продолжайте, продолжайте…

– Дык, а чо продолжать-то… Я жа говорю, што опосля тракта ничегошеньки…

– А убийство начальника уголовного розыска?