Лихой гимназист

— И что с того? — возмутился Гуссаковский. — Не церковь же. После отбоя встретимся возле старой кладовой и на месте обсудим условия. А секундантов пусть каждый выберет из здесь присутствующих. Поскольку Державин — немощный, а пистолетов у нас нет, драться будем на шпагах. Какие препятствия вы видите, господа? Я не вижу препятствий. Ну так как? Кто пойдёт ко мне в секунданты?

Гуссаковский как будто даже забыл о разбитом лице, хотя нос его опух и кровоточил. В глазах этого белобрысого увальня появился дикий блеск. Парень явно намеревался меня прирезать.

— Я буду вашим секундантом, Гуссаковский, — вызвался один из присутствующих.

— Хорошо. А кто будет секундантами у моих друзей?

Возникла заминка. Было ощущение, что никто больше не хотел участвовать в этом мероприятии.

— Ну же, господа? — Гуссаковски взял, наконец, полотенце и приложил к разбитому носу. — В чём дело? Али перепугались?

— Я буду, — вызвался ещё один. — Всё равно у кого.

— Что ж, тогда я буду секундантом у Державина, — сказал парень с бакенбардами. — Если вы, сударь, не против, разумеется.

— Пожалуйста, я не против, — ответил я, довольный, что вопрос уладился так скоро.

— В таком случае, должен представиться. Василий Бакунин. А вы…

— Алексей Державин, — ответил я, слегка удивлённый встречей с ещё одной известной в моём мире фамилией.

— Ну кто третий? — нахмурился Гуссаковский, осматривая невольных свидетелей драки.

— Могу быть секундантом у обоих, — сказала второй парень.

Опять начался спор, можно ли так поступить или нет. В конце концов, третий секундант тоже нашёлся, и мы разошлись по комнатам. Дуэль была назначена на час ночи.

В нашей комнате лампы уже погасили, но старшие ребята ещё не спали. Ушаков при свете керосинового светильника сидел за столом над открытой книгой и шевелил губами, зубря какой-то предмет. Другой гимназист поставил на стул свечу в подсвечнике и читал, сидя на кровати. Третий чистил ботинки. На меня, как всегда — ноль внимания.

Я лёг в кровать, но спать не стал. Подождал, пока все уснут, а затем взял керосиновую лампу, зажёг и достал из шкафа шпагу. Скоро предстояло драться этой хреновиной, хотя я не имел ни малейшего представления о том, как это делается. Грядущая дуэль вызывала тревогу. Да этот Гуссаковский меня прирежет, как ягнёнка. Вон у него как глаза блестели. Знает, видимо, что я никудышный противник. Жаль, нельзя было устроить кулачный бой. Тогда у меня имелись бы хоть какие-то шансы. Подумал, что надо попытаться изменить условия: например, драться на пистолетах. Их, конечно, надо где-то достать, но это лучше, чем закончить очередную свою жизнь со вспоротым брюхом.

Я проверил остроту лезвия и попробовал немного подвигаться со новым для себя оружием. Ощущения были удивительные: шпага словно являлась продолжением моей руки. Опухшая после драки кисть мешала, но, кажется, дела были не столь плохи, как я предполагал. Алексей прежде обучался фехтованию, нужные навыки и рефлексы у него имелись. Вот только хватит ли их, чтобы одолеть Гуссаковского и двух его прихвостней? Что ж, скоро предстояло это узнать.

Старая кладовая, рядом с которой должна была состояться дуэль, находился в одной из пристроек на первом этаже. Мы зажгли две лампы под потолком коридора и стали обсуждать детали поединка. Было восемь человек: четыре участника, четыре секунданта. Все дуэлянты имели при себе шпаги. Нос Гуссаковского так опух, что расплылся на пол-лица, а длинного парня до сих пор шатало после апперкота. Скорее всего, у него было сотрясение.

— Очередь либо пусть жребий решит, либо сами договоритесь, — предложил Василий Бакунин. — Дерётесь до первой крови, а если после поединка Алексей будет в состоянии продолжать бой, выходит следующий.

— До первой крови? — усмехнулся Гуссаковский. — Он нанёс мне оскорбление действием. Я хочу драться до конца.

— Если хотите отправиться в Сибирь, то можно и до конца, — рассудил Василий, — но давайте не вдаваться в крайности. От этого никому пользы не будет.

Два секунданта поддержали такую позицию, и Гуссаковский, нехотя, согласился драться до первой крови. Впрочем, я почему-то не сомневался, что он попытается меня заколоть.

Кинули жребий. Гуссаковскому выпало драться последним.

Первым вышел длинный. Мы сняли кители, в правые руки взяли шпаги, левые заложили за спину. По правилам в поединке не допускалось использовать чего-либо иного, кроме шпаги — об этом нам любезно напомнил Василий. Удар ногой или рукой был бы сочтён низостью.

Мой противник выглядел напряжённым. Он до сих пор имел проблемы с координацией, и я не представлял, как он будет драться.

По команде мы скрестили шпаги. Клинки зазвенели, я с лёгкостью парировал удары и делал выпады, непрерывно наступая и заставляя длинного пятиться. Вдруг он споткнулся и завалился на пол, секунданты немедленно потребовали остановить бой. Рубаха на груди моего соперника стремительно окрашивалось красным. Он был ранен, а я даже не заметил, как всё произошло: моя рука действовала рефлекторно, почти без участия головы.