Лихой гимназист

— Да. Моя фамилия Державин. Но вряд ли вы о нас слышали. Мой род не самый крупный, не самый богатый и довольно слаб в магии.

— И ваша семья живёт… здесь? — с некоторым удивлением спросила Маша.

— Семья живёт в Автово. Я тут — один. Мы с отцом поссорились, и теперь, кажется, он не хочет со мной общаться, — рассмеялся я.

— Но почему? Простите, если лезу не в своё дело…

— Ерунда. Просто во взглядах на жизнь не сошлись. Между отцами и детьми такое иногда бывает.

— А ваша матушка?

— Померла, когда мне было восемь лет.

— Ой, простите. Мне так жаль. Моя матушка тоже умерла, и я её теперь даже вспоминаю с трудом, но когда вспоминаю, становится очень грустно.

—Так вы тоже одна живёте?

— Нет, что вы! Я живу с папенькой и младшей сестрой.

— Поразительно, как много у нас общего. Можете себе представить, но я тоже живу с отцом и младшей сестрой… точнеежил до недавнего времени.

— И теперь вы не общаетесь со своим родителем? Это так печально. Но может быть, можно помириться? Попросите прощения, искренне от всей души. Неужели ваш отец столь жестокосердный, чтобы не простить?

— Даже не собираюсь. Он хочет, чтобы я подчинялся ему, а у меня свои планы на жизнь. Он мне не нужен.

— О, не говорите так, — Мария подняла на меня полный сопереживания взгляд. — Это ваш самый близкий человек. Уверена, папенька любит вас и тоже страдает из-за ссоры.

— Будь он менее упрям, мы, пожалуй, пришли бы к компромиссу. А так — вряд ли.

— От всей души желаю, чтобы вы помирились.

Я улыбнулся. Какая же Маша добрая и наивная девушка.

— Поживём-увидим, — произнёс я.

Я в свою очередь тоже расспросил Машу о её жизни. Отец её являлся коллежским асессором и служил в почтово-телеграфном управлении. Для его годов (а было ему уже почти пятьдесят) он имел довольно низкий класс, и потому семья жила небогато. Снимали три комнаты в большой квартире. В одной комнате жил отец, в другой — сёстры, третья предназначалась для приёма гостей.

Повышение и прибавку к жалованию отец три года назад, но до лета прошлого года, пока Маша ни пошла работать, они жили в двух комнатах, поскольку много денег уходило на учёбу сестёр. И только когда старшая поступила на службу, стало возможным арендовать три комнаты.

Когда мы дошли до четырёхэтажного здания с вывеской «Типография Кёлера», я понял, что надо прощаться, но наше общение было столь душевным, что расставаться вовсе не хотелось.

— Эх, заговорились мы, — произнесла Маша, — и время незаметно пролетела. Вот я и пришла. Вы-то не опоздаете?

Я достал карманные часы и посмотрел время.

— Не волнуйтесь, мне к полдевятого. Но мне кажется, нам ещё есть, о чём поболтать. Как считаете? Может быть, и завтра встретимся в то же самое время?

Маша опустила взгляд и едва сдержала улыбку.

— Пожалуй, можно и завтра встретиться. Только у меня не всегда получается так рано выходить.

— А я подожду.

— Значит, договорились, — ясная и открытая улыбка сопровождала эти слова. — Хорошего вам дня, Алексей.

Времени у меня было ещё много. Я зашёл в кондитерскую, посидел за столиком, почитал газету, и в итоге снова пришёл не к молитве, а к непосредственно занятиям.

На первой же перемене надзиратель отвёл меня в сторону.

— Алексей Александрович, ну вот опять! Опять вас на молитве не было, — с досадой произнёс он. — Распорядок ведь нарушаете. Я-то, может, и закрою глаза, а если учителя заметят или инспектор? А ну как комиссия явится? Что скажу? Приходите, пожалуйста, вовремя. Иначе и у вас, и у меня будут неприятности.

После того, как я сунул надзирателю десятку, он стал вести себя со мной менее строго, чем с остальными, но всё равно сетовал на нарушения распорядка и упрашивал меня приходить вовремя. А я уже пятый раз игнорировал утреннюю молитву. Однако надо было знать меру. Иногда не стоит испытывать судьбу, особенно когда не нужны лишние неприятности.

— Не волнуйтесь, я постараюсь успевать, — обещал я.

Андрей Прокофьевич глубоко вздохнул и отправился бродить по коридору.

На следующее утро мы с Машей встретились снова. Я вышел чуть раньше и подождал её возле арки. А вскоре появилось и Маша. Она выглядела радостной, и улыбалась мне. Поскольку время позволяло, мы отправились пешком.

По дороге я опять купил газету у уличного торговца.

— О чём сейчас пишут? — спросила Маша. — Давно не читала газет.

— Вчера писали про стачку на чугуннолитейном заводе Орловых и про забастовку на какой-то большой фабрике. Ну и про войну, естественно. Наши, как всегда, бьют врага на всех фронтах.

— Завод Орловых… Это же где-то возле Автово. Самый большой металлургический завод.

— Рядом от нас, выходит. Не знал.

— И что вы думаете по этому поводу?

— По поводу чего? Забастовок? — переспросил я. — Так пусть бастуют, если хочется.

— Вы не видите в этом ничего плохого?

— А должен? Людей что-то не устраивает, они борются, как могут, за свои права. Правильно делают. Молчать что ли? Надеюсь, у них что-нибудь получится. А почему вы спрашиваете?

— Просто… Обычно дворяне думают иначе.

— Не все, как видите.