Лихолетье

Григорий Борисович улыбнулся, посмотрел с ехидством на растерянных типографских работников, у которых ночью начинается самый производительный труд, чтобы к утру выпустить газету «Знамя революции». Единственную, кстати в Иркутске, и полностью контролируемую большевиками. И пикантность ситуации в том, что трое из пятерых пожилых тружеников — печатники и наборщики, являлись отнюдь не большевиками, а принадлежали к фракции меньшевиков.

Весьма рациональный подход — монополия на информацию основа любого тоталитарного режима. Без этого «промыть» мозги, вернее, «вымыть» из них любую чуждую идеологию и мировоззрение совершенно невозможно. И что характерно — идя к власти можно надрываясь кричать о свободе слова как главной демократической ценности, но обретя оную тут же закрыть все враждебные себе газеты как «контрреволюционные». И подать данное решение, как «защиту» интересов трудящихся — система двойных принципов была сразу же взята на вооружение. Но это палка на двух концах — при дефиците правдивой информации население будет довольствоваться слухами и «вражескими голосами» — ведь не все разделяли коммунистическую идеологию. И как только началась так называемая «перестройка» с «гласностью», вот тогда и пришел конец как «единственно верному учению», так и самой монополии на власть.

— Хочу сообщить вам граждане — власть большевиков, как узурпаторов революции, в Иркутске пала. Да-да, я отнюдь не шучу — сейчас город занимается частями Сибирской армии, и ее союзниками из числа чехов и словаков, выступивших на помощь. Так что печатать большевицкую газету ни к чему, она больше выходить не будет. Типография переходит в ведение Временного правительства автономной Сибири, а потому необходимо оповестить горожан о переходе власти именно к нему. Вот текст воззвания к населению всей Сибири — его необходимо срочно отпечатать!

Только сейчас на лицах четырех работников появилась откровенная злорадная улыбка, и они с нескрываемым ехидством посмотрели на пятого, совершенно растерявшегося, смотревшего на Патушинского вытаращенными глазами. Так оно и понятно — без политических надзирателей никак не обойтись, не слишком доверяла «пролетарская» партия своему электорату, особенно сейчас, когда фактически существует многопартийность.

— Успеем набрать и отпечатать воззвание, оно короткое, Григорий Борисович, — чуть наклонил голову самый пожилой из печатников, раньше и возглавлявший работу типографии, но «смещенный» — сразу признал известного в Иркутске присяжного поверенного. К тому же их связывала «ниточка» — в шестом году Патушинский защищал типографских работников на процессе и добился оправдания.

— Я знаю, как вы все добросовестно работаете, граждане, и надеюсь на вашу помощь. Это говорю вам как министр Временного правительства автономной Сибири. И признателен вам за это отношение! Спокойствие и порядок, честный труд и достойная жизнь для каждого сибиряка — вот основа благополучия и свободы. Социальная справедливость должна быть всегда, а не пресловутое большевицкое «равенство», когда всякий лодырь, бездельник и невежда получает наравне с хорошим и честным работником!

— Можно мы эти слова поместим отдельным воззванием, Григорий Борисович? Они как нельзя лучше объяснят народу…

— Конечно, Николай Петрович, если вы считаете нужным, печатайте — я вполне доверяю вашей честности. Теперь прошу извинить — у меня ведь тоже дела, граждане, и очень много дел. Но к типографии приставим охрану — в городе пока возможны эксцессы и стрельба, не хотелось бы, чтобы кто-то попал под случайную пулю.

Сделав короткую паузу, и улыбнувшись печатникам, Патушинский негромко сказал, стараясь, чтобы все выглядело именно как просьба, протянув старшему несколько листков бумаги:

— Как только допечатаете воззвания, то нужно набрать бланки вот такого типа — по несколько сотен штук каждого. А потому прошу вас поработать сверхурочно — все будет оплачено, можете мне поверить. Сами понимаете насколько это нужно для деятельности правительства и истинно народных по представительству органов власти.