Лихолетье

— Ты ведь уже мысленно смирился с тем, что большевики установят власть по всей территории России, — это был не вопрос, утверждение, своего рода продолжение прервавшегося объяснения между супругами. Сейчас наступал «момент истины» — Анна пришла за ним, тоже оделась.

Он посмотрел на стакан горячего чая, исходящего парком в ее руке, даже не удивился — женушка была очень внимательной и предусмотрительной, заботливой, но без навязчивой опеки. Отрывисто ответил:

— Ста миллионам беднейших крестьян нужна земля, они ее получили, а потому будут поддерживать большевиков.

— Понимаю, в Москве будут твердить, что они построят новую жизнь, если уничтожат помещиков, что пытаются восстановить былые порядки. Я ведь в гимназии не только училась — у нас модно было изучать социалистические учения, я даже «апрельские тезисы» господина Ульянова почитала, и множество других его работ. И скажу что это отнюдь не утомительное занятие, если хочешь узнать помыслы врагов, которые двумя ногами прыгают в «утопию», стремясь создать «царство» на основе трех лозунгов со времен французской революции — «либерте, эгалите, фратерните».

Григорий Борисович только усмехнулся, услышав слова — он догадывался, что девчонка уже сделала собственные выводы, ибо умна. Анна продолжила говорить, внимательно на него посматривая:

— Просто замечательно — так всегда говорят, когда собираются залить всю страну кровью. Ведь не скажешь прямо — «режь, убивай, насилуй», хотя «грабь награбленное» уже выдвинули лозунгом. Но почему ты сейчас не хочешь воевать с большевиками в полную силу? Я же вижу твое смятение, ты словно подходишь к черте, но боишься ее переступить. И эти бесконечные воззвания к миру — люди, силой захватившие власть, никогда от нее не откажутся, ибо потом их за это сильно накажут. А ты пытаешься говорить с людоедами о безнравственности каннибализма. Не поймут-с!

— Дело не в этом, Аня. А в том, что пришедшие к власти генералы и те же помещики, будут стараться восстановить старые порядки — у них нет ничего нового кроме слов, а делать они могут только то, что умеют, чему сами научились. К тому же они будут искать опору в интервенции против своего собственного народа, а такие штуки с русскими не проходят.

— А какие в Сибири помещики и генералы — что-то я их не наблюдаю, ни одного. Да, в Омске шебуршаться, но сделать что-либо Директории они не могут, не в силах. Да и кроме лозунгов здесь начаты многообещающие реформы, ты сам говоришь, что это социальные, даже социалистические преобразования. И население их поддерживает — это факт, а они вещь упрямая. Ведь большевицкая власть рухнула меньше чем за месяц, и отнюдь не руками интервентов свергнута — чехи играли малую роль.

— Да, наблюдается такое. Только учти, что в Сибири едва десятая часть населения от всей империи. А чтобы воевать нужна многочисленная армия, а для нее требуется вооружение. Ладно, если с японцами сговоримся, то получим боеприпасы с винтовками и пушками. Вот только я помню, чем закончилась мобилизация — крестьяне, особенно переселенцы, не хотят воевать — их заставили силой. А стоило прийти адмиралу Колчаку, начались восстания — и те люди, что сейчас поддерживают нас, отвернутся.

— Так и не объявляйте мобилизации — зачем нужны переселенцы в армии, если они даже на собственной земле плохо работают, старожилам люто завидуют. Я ведь все прекрасно вижу — им предлагают идти в батраки, за лето можно коня и корову заработать, так не идут. Все ждали пособие от властей, но кто сейчас им деньги платить будет? Вот и требуют у соседей «поделится» их добром, мол, раз «равенство» наступило. Вот им — выкуси! Мы хрип гнули с утра до вечера, а они бездельничали, а теперь им пшеничного хлебушка захотелось, сволочи «пришлой»! Пока не расплодились, трутней прихлопнуть надобно, от бездельников все беды!

Такой Анну он никогда не видел — раскраснелась, глаза засверкали. Он знал, что у старожилов крайняя неприязнь к переселенцам, и понимал причину этого — вот она, в гневной тираде девчонки заключена.

— Но армия ведь нужна, где солдат то брать мне прикажешь?

— А землицу старожилам пообещайте в собственность отдать, защитить наделы от посягательств — тогда грудью встанут на защиту, свое ведь не чужое, хребет кому угодно перешибут. Без мобилизации явятся, когда объявите, что земля принадлежать тому будет, кто за нее готов сражаться. А старожилов и казаков всяко разно больше сейчас будет, чем пришлых переселенцев, и они с охотой в армию придут…

Так уж определено, что все призывы к «равенству и братству» приводят вот к этому «уравнителю»…

Глава 31

— Убивать беззащитных, к тому же без суда и следствия — безнравственно! Но ни в чем невиновных детей — безнравственно вдвойне! И злодеяние не должно остаться без наказания — убийц предадут гласному и публичному суду, а тексты телеграмм станут обвинением для тех, кто провозгласил себя верховной властью в России!