Лихолетье

— Притязания у Алаш-Орды стали куда скромнее, чем были в самом начале. Видимо, более трезво оценили свои собственные возможности, и осознали, что без участия русского населения, построить нормальную государственность у них не выйдет. Помочь мы можем, Петр Васильевич, вот только стоит ли это делать, особенно в нынешней ситуации?

Иван Иннокентьевич Серебренников вопросительно посмотрел на министра-председателя, с которым они обсуждали недавнюю встречу с прибывшими из Семипалатинска по железной дороге представителями движения казахских националистов.

— Наша помощь закончится тем, что мы потом получим националистически настроенную страну с определенной экономической базой, в создание которой мы вложим огромные деньги. Тут Григорий Борисович прав — проживающие в русских селениях должны стать русскими по духу. Но когда не желают…Нет, нет, и еще раз нет — такого не будет никогда. Если хотят помощи, то пусть отказываются от сепаратизма и вырабатываем совместное политическое соглашение. Если желают, как говорится, «и вашим, и нашим», то пусть сами по себе живут, своими порядками и традиционным укладом. Никакой русификации не будет, мы их предоставим собственной судьбе под нашим протекторатом, и это не обсуждается. Пусть они четко определятся — и только тогда будем решать!

Никогда еще Серебренников не видел министра-председателя таким раздраженным. Требования «алашевцев» передать им под управление все прииртышские земли, где туземцев проживало намного меньше половины от состава населения правобережной части, а также остановить «русификацию» и «оказачивание», вызвало у Петра Васильевича гневную отповедь. За это его тут же обвинили в «имперских амбициях», назвали, пусть и не прямо (потому что такие вещи безнаказанными не останутся) приверженцем «царских порядках», а ведь в стране произошла революция, с «дарованными» ею принципами «свободы и равенства».

Последние постулаты многие политиканы уже начинали трактовать как «вседозволенность», что было категорически недопустимо. Ведь любые обвинения не должны быть голословными, как часто делали большевики, всячески шельмуя своих оппонентов, и открыто угрожая их убийством под предлогом «защиты революционных завоеваний». И при этом не придерживаясь тех лозунгов, под которыми сами шли на выборы в Учредительное Собрание, собирая «голоса» приверженцев.

— Григорий Борисович оказался провидцем — или они с нами, и удовольствуются тем, что можно разграничить по справедливости, либо уже против, и сами желают властвовать и распоряжаться русским населением, в первую очередь переселенцами. А их управление ничего иного не вызовет, кроме ожесточенного сопротивления. Это ни к чему хорошему не приведет — тогда их большевики просто раздавят, а мы не станем защищать сепаратистов. Не завидую их положению — находится между двумя жерновами, каждый из которых их способен превратить в крошки.

Угрозы в словах Вологодского не слышалось, одна лишь убежденность в исходе возможного противостояния. Два года тому назад, подстрекаемые своими «феодальчиками» на фоне проводимой мобилизации на работы в тылу, отнюдь не на фронте, удалось взбунтовать кочевых киргизов — началась безжалостная резня русских переселенцев. Жуткие вещи сотворили в Семиречье, когда изуверским казням были преданы несколько десятков детей, которые в сопровождении учителей решили устроить лагерь бойскаутов. И такое не могло остаться безнаказанным — против повстанцев были двинуты войска и казаки. Спасаясь от репрессий, а также зная, что им будет отмщение (восток есть восток, и такое здесь норма), десятки тысяч кочевников побежали в Китай, к своим единоверцам уйгурам.

Но жизнь для них там оказалась горькой — чужбина есть чужбина, и десятки тысяч людей хотели бы вернуться назад, если бы не одно «но» — большевики из Туркестана, которые имели на этот счет совершенно иное мнение. И дело в том, что их поддержали переселенцы Семиреченской области, которым больше всего досталось от восставших казахов. Изгнав последних в Китай, они самовольно заняли пустующие земли в прошлом революционном году, и став новыми их хозяевами, ни о каком возврате прежнем владельцам и не помышляли, угрожая всех перебить.

И это было отнюдь не голословным утверждением — вкусив этой жизни, они принялись за своих соседей, завидуя их зажиточности. А таковыми являлись казаки, имевшие в своем распоряжении самые лучшие, плодородные земли с обильными урожаями.

Верно мнение, особенно в революцию, что чужое добыть намного легче, чем зарабатывать свое. А раз объявлено «равенство» то делитесь, казаки, откажитесь — штык вам в брюхо, всего дел!

Семиречье, разоренное восстанием 1916 года и неурожаем в следующем семнадцатом году, уже голодало. Особенно пострадали казахи, в основном скотоводы, а хлеб ведь нужно растить. Вот эти несчастные, лишившись скота, вымирали целыми селениями, и с радостью продавали собственных детей, чтобы их хоть так спасти, пусть даже в рабстве. Переселенцы, составляя большую часть крестьянства, не успевшие толком обжиться в благодатном краю, и тоже голодовали.