Лихолетье

– Дык, че про него рассказывать – то? – сдвинул набок воевода кунью шапку. – Город как город. По старым описям почти тыща дворов было. А потом мор был великий да смута. Кого убили, кто сам сбежал. Щас, дай Бог, сорок дворов всего. Руда железная истощилась, кузнецам работы нет. Оскудели мы совсем. Церквей много, а служить в них некому, да и не для кого. Бежит народец, государь-батюшка. Кто в Устюг да в Тотьму убег, а кто и в свейские земли. Король свейский наших кузнецов жалует, вот они и бегут. Гости, что в Або ходят, сказывали, что тамо уже целая слобода русских мастеров появилась.

Даниил Иванович слушал стенания воеводы с легкой усмешкой. Нытье означало, что царский заказ на пушки да на пищали, заданный в счет податей, что задолжала Устюжна за три года, так и не выполнен. А выполняться заказ должен был на казенных заводах, над которыми воевода и был приставлен начальствовать. Заводы, отстроенные при Годунове, при Василии Шуйском были заброшены. Даниил Иванович, памятуя, как пришлось ему за свои деньги (ну, за государственные, но какая разница?) покупать у устюженских мастеров пушки, с год как отправил приказ воеводе Кубышкину.

– Ты, воевода, вот что скажи, – оборвал плач Кубышкина царь. – Сколько пушек да пищалей к сему часу сделано? Никита Афанасьевич, – подозвал государь Еропкина. – Не помнишь, сколько к Рождеству Митрофан пушек привез? И, сколько должен был с казенных заводов привезти?

– Как же не помню? – хмыкнул Еропкин, выровняв коня рядом с государевым мерином. – Должен был воевода к Рождеству пять пушек поставить, да десять пищалей затинных и двадцать ручных, да сотню бердышей. Поставлено же – две пищали затинных, да двадцать три бердыша. Шеин хотел к воеводе дьяка послать, под белы рученьки брать, да я отсоветовал – говорю, все равно мы с государем мимо поедем, заодно и расспросим.

– Ну так что скажешь, Митрофан Терентьич? – поинтересовался Мезецкий, вспомнив отчество воеводы.

– Так я про то и говорю, – затараторил воевода. – В литейных заводах людишек нет, железо не несут, пушки с пищалями лить некому, да и не из чего. Хорошо, бердыши кузнецы по дворам куют.

– Бедствуешь, воевода? – усмехнулся государь. – Ах ты, бедненький, – пожалел он Кубышкина. – Ну, тогда хоть поглядим, на заводы литейные. Показывай дорогу.

– А чего ее показывать? – встрял Еропкин. – Дорогу-то я сам показать могу. Бывал я тут. В Ивангород пушки из Устюжны возил, когда он еще наш был.

Даниил Иванович, помнивший, что Никита был из ивангородских дворян, лишившийся поместья из-за шведов, только сочувственно покивал. Поместье-то он Еропкину даст, да что там поместье – вотчины главный воевода достоин, но возвернут ли Ивангород? Шведы, с которыми рядили два месяца, согласны были отдать все города, кроме Ивангорода.

Казенные заводы – десяток сараев – где соединенных вместе, где стоявших наособицу, находились на самом берегу Ижины. Наверное, начни государь сам искать дорогу, не перепутал бы – местонахождение выдавали звон, грохот и лязг железа, а из дверей и щелей во все стороны выбивался дым и пар.

– Вот тут, государь, литейная мастерская, где пушки да затинные пищали льют. А там – ручницы куют. А что тут еще есть – не припомню, – сказал Еропкин, а воевода мрачно добавил:

– Тута у нас еще формы делают, для отливки.

– Ну, сюда мы тогда и пойдем, – заявил царь, спешиваясь. – Поглядим, что за формы такие!

Глядя на государя, соскочили с седел и сопровождавшие. Воевода хотел было ринуться вперед, но был остановлен царем:

– Куда навострился? – спросил царь. Криво усмехнулся: – Все едино, не успеешь ты ничего укрыть.

– Так мне укрывать-то и нечего! – вскинул бороду воевода. – У меня – все напоказ!

Один из ратников отворил небольшую дверь, прорезанную в воротах, и царь вместе со свитой вошли внутрь.

В формовочной мастерской (название красивое, а на вид – сарай сараем!), глазам государя предстали какие-то штуки, напоминавшие гробы (только глиняные), скрепленные обручами. Чуть в глубине мрачноватый мужик старательно обматывал канатом деревянную жердь. Даниил Иванович не был большим знатоком пушечного дела, но догадался, что в «гробах» сушатся глиняные формы, по которым и будут отливать пушки. А мастер занят как раз тем, что делает основу для формы.

Не узрев ничего интересного, Его Царское Величество отправилось дальше. Правда, от глаз Даниила Ивановича не укрылось некое недоумение Еропкина.

– Ты чего, Никита Афанасьевич? – поинтересовался царь.

– Да это я так, государь… Задумался малость, – отозвался главный воевода. – Вроде бы раньше таких форм тут не делали.

– Никита Афанасьич, да ты че наговариваешь-то? – возмутился Кубышкин. – Я же на Устюжне который год живу. В дьяках был, на заводах этих, а теперь вот, милостью государя, – приосанился Митрофан, – воеводой стал!

– Ладно-ладно, – успокоил государь возмущенного воеводу, и тот утих. – Пойдем в литейную.

Около литейных ям – как в аду: с одной стороны жарко, с другой сквозит. Но мужики, казалось, не замечали ни жары, ни холода. Вставляли в ямы формы, заливая их из двуручного чугунного ковша…