Лихоманка

Себя Феликс ощущал еще вполне молодым человеком. Лет сорока, не больше. Несмотря на свои семьдесят два, Куприн лихо водил дребезжащую «Волгу», катался в деревню за хлебом на велосипеде, вставных зубов не имел ни одного и на молодых женщин заглядывался постоянно.

Ситуация усугубилась, когда в поселке на девятой улице объявилась новая соседка. Молодая женщина средних лет. В ней все было необыкновенно. И имя, и фамилия, и, разумеется, внешность.

Звали соседку Анна.

«Ах, Анна! Боже мой!».

Анна! Анечка Барбекю. Это вам не какая-нибудь Марья Ивановна Некудыкина. Куприн за зиму в Москве отрастил себе длинную бороду, «не красоты ради, а удобства для», чтоб скрыть, по его мнению, некоторые недостатки лица своего. И зачастил на девятую улицу.

Невольно Феликс сравнивал Анечку со своей некогда красавицей Дорой. И сравнения, естественно, всегда складывались не в пользу последней.

Иной раз Феликс слетал с резьбы и срывался на нервный крик:

— Ты когда-нибудь начнешь следить за собой?! Третий год в одних и тех же драных штанах ходишь!

Дора и вправду пятый год щеголяла по участку и по всему поселку в одних и тех же синих трикотажных тренировочных штанах.

— Соседям в глаза смотреть стыдно! — бушевал Феликс, ничуть не смущаясь, что его наверняка, слышит кто-нибудь из Чистовских.

— Будто мы голодранцы последние! Ведь у тебя есть хорошие приличные вещи! Почему не носишь!?

Дора не удивлялась, не возмущалась, она слышала подобные речи не раз. Равнодушно пожимала плечами, отворачивалась к телевизору. Только злой постоянный огонек в ее глазах вспыхивал чуть ярче обычного.

Чаще всего уже через минуту, выговорившись, бросив в лицо жене все справедливые, в общем-то, обвинения, Феликс резко замолкал.

Ему становилось стыдно.

Сейчас Дора, не отрывая застывшего взгляда от экрана телевизора, привычно несла какую-то околесицу насчет общечеловеческих ценностей, социальной справедливости, отсутствия подлинной демократии… и тому подобной дребедени.

Феликс Куприн не слушал. Пил чай, и с удовольствием затягивался крепкой сигаретой «Ява». Последней на сегодня. Он берег свое здоровье. Курил ровно по десять сигарет в день. Иногда, правда, перешагивал этот жесткий рубеж. Но подобное случалось чрезвычайно редко.

Феликс сделал последнюю глубокую затяжку и раздавал сигарету в пепельнице.

Часы «Янтарь» показывали без десяти двенадцать.

— Помогите-е! Люди-и!

Опять донеслось со стороны дачи Валерия Шагина.

И опять зашелся в злобном лае бдительный Креп. Казалось, теперь только ему одному было не все равно, что творится в поселке. Даже уже не все собаки отзывались на его возмущенный призыв.

Феликс Куприн, в третий раз, услышав девичий крик из раскрытого окна дачи Шагина, вперемежку со злобным лаем Крепа, не выдержал и решительно поднялся из-за стола.

Подошел к вешалке, надел ветровку, на голову нацепил спортивную кепку.

Взял в руки суковатую палку, нечто среднее между посохом и английской тростью, придирчиво осмотрел себя в зеркале.

— Далеко? — не отрывая взгляда от экрана телевизора, спросила Дора.

— Пойду… прогуляюсь, — неопределенно пробормотал Феликс.

«Надо разобраться с этими манкуртами!» — вертелось у него в голове.

Крик девушки в ночи выбил из привычной колеи. Необходимо было срочно что-то предпринять. Для начала прояснить ситуацию. Феликсу и голову не приходило, что в данный момент на даче находится сам хозяин. Валерий Шагин, собственной персоной. Был уверен, мутанты-манкурты. Кто же еще.

— Анечке… поклон передай! — злобно съязвила Дора.

И тут Феликс неожиданно завелся. Вполоборота.

— В чем дело!? — вскричал он.

При этом даже стукнул суковатой палкой об пол.

— В чем дело?! Что происходит!? Почему ты позволяешь себе разговаривать со мной таким тоном?

— Каким таким тоном? — тихо спросила Дора.

— Вот таким! Таким… спесивым и надменным! Будто я вообще… неизвестно кто! Существо низшего порядка!

— Что заслужил, — ответила жена.

Она по-прежнему, не отрываясь, смотрела на экран телевизора.

— Что!? — опять сорвался на крик Феликс Куприн.

И вторично стукнул палкой об пол.

— Я подобного тона терпеть больше не намерен!

— Ты меня предал.

Дора медленно повернулась в его сторону. В ее глазах пульсировала какая-то бесконечная вселенская тоска. Или так только показалось Феликсу.

— Ты предал меня! — повторила Дора. — И будешь за это жестоко наказан.

Феликс впервые в жизни не нашелся, что ответить жене. Молчал и смотрел ей прямо в глаза. Судорожно пытался понять, какая муха ее укусила?

Дора опять отвернулась к экрану.

— Над тобой весь поселок смеется! Старый дурак!

Куприн вздрогнул, словно его ударили.

— Думаешь, никто ничего не видит? — продолжила Дора.

Она уже опять демонстративно, эдак напряженно и внимательно всматривалась в экран телевизора. Говорила ровно, медленно и спокойно. Будто размышляла вслух. Будто сама с собой. Будто Феликса и вовсе не было в хозблоке.

— Посмотри на себя. И посмотри на нее. Она тебе в дочери годится.