– Пора бы уже объяснить нам, зачем ты устроил весь этот спектакль! – произнес кто-то из полицейских, обращаясь к Петру. Казалось, намерение охранника воспользоваться катером их совершенно не беспокоило и все свое внимание они переключили на нового подозреваемого.
– Исчезновение дочери – это не спектакль! – угрюмо отозвался Петр, приготовившись к тому, что будет задержан.
– Вот именно! – Старший смерил его убийственным взглядом. – Придется тебе выложить все свои секреты! Ну, признавайся, какой у тебя был мотив?
– К чему вы клоните?! С ума сошли?! У меня горе, дочь пропала, а вы говорите какие-то мерзости!
– Не строй из себя страдальца! – Полицейский нагнулся, поднял с земли наручники и начал наступать на Петра. – Я за годы службы на такие мерзости насмотрелся, что давно уже ничему не удивляюсь!
– Да опомнитесь! Зачем бы я тогда сам заявлял об исчезновении?! – воскликнул Петр, но жалкая попытка вразумить полицейских не удалась.
– Хитрый ход, ничего не скажешь! – усмехнулся старший, сплевывая под ноги с брезгливой гримасой. – Хитрый, да не новый! Бывали и до тебя хитрецы, которые точно так же следы заметали.
Полицейские окружили Петра. Их лица, искаженные ненавистью, красноречиво говорили о том, что стоит ему сделать хоть одно резкое движение, и до первого следственного протокола он не доживет. Однако допроса – допроса с пристрастием, как принято называть выбивание нужных показаний, – ему в любом случае не избежать, и начнется он, похоже, уже в следующий миг.
Но внезапно треск рации притормозил стремительно набирающий обороты ход событий. Из недр черной коробки вырвался возбужденный мужской голос:
– Эй, как слышите? Мы нашли Тильду и еще пятерых подростков! Живых! Внизу целая куча трупов – и взрослых, и детских. Вы где там? Скоро?
Растолкав остолбеневших полицейских, Петр сорвался с места и помчался в сторону прибрежного возвышения, стремясь как можно скорее увидеть дочь, но внезапно прозвучавший с другой стороны берега дикий вопль заставил его повернуться.
Рядом с катером, неподвижно стоявшим у самой кромки воды, сидел, привалившись спиной к борту, Вадим Бранимирович. Вместо того чтобы готовиться к отплытию, он с ужасом разглядывал тыльную сторону своих рук и орал так, будто его зверски пытали. Группа полицейских уже спешила к нему. Петр, начавший подниматься вверх по склону, спустился обратно вниз и направился к заходящемуся в истерике охраннику, желая выяснить, что с ним стряслось. Приблизившись, он с трудом узнал в нем того сорокалетнего мужчину, которого видел несколько минут назад.
Теперь охранник выглядел лет на семьдесят, если не больше, и, казалось, продолжал стремительно стареть. Бледность кожи на лице сменилась серостью, на ввалившихся щеках проступила сосудистая сетка, глаза медленно погружались в глубину черных ям, образованных просевшей над глазницами плотью. Пронзительный крик, вырывавшийся из горла, перешел в надсадный хрип, а потом – в свистящий шепот.
Вадим Бранимирович умирал и пытался что-то сказать перед смертью.
– Это Мастер… – разобрал Петр. – Он обманул всех… врал про Лукоморье… а там смерть.
Справившись с шоком, командующий опергруппой склонился над скрючившимся на земле охранником и попытался приподнять его за плечи.
– Эй, ты чего, мужик?! Отравился чем-то?
– Странный приступ! – заметил кто-то из полицейских.
– Что это еще за хрень?!
– Кажется, он вот-вот ласты завернет! – послышалось рядом.
– Пощади, Темный Властелин… – продолжал шипеть охранник, закатывая глаза. – Я заплачу дань… Я приведу еще… Сколько попросишь. Я всех приведу, если хочешь, только пощади.
– Молится, что ли? – Обернувшись к стоящим, старший отпустил охранника, и тот безвольно привалился к корпусу катера.
– Вроде того, но уж точно не Богу! – ответил ему один из подчиненных. – А может, бредит.
– Ну и вонь от него! – Старший отступил в сторону, прикрывая лицо рукавом форменной куртки. – Черт, что делать с ним теперь, ума не приложу! Там наши ждут… Давайте-ка двое кто-нибудь, останьтесь тут, а остальные – за мной! – скомандовал он и, посмотрев на Петра уже без ненависти, сказал: – Чего застыл? Ты пока не задержан.
Спустя какие-нибудь считанные мгновения Петр уже обнимал Тильду, – бледную, измученную, неподвижную, но… живую!
Взобравшись на холм, он издали увидел ее, лежащую на носилках в стороне от чернеющего провала в земле, вокруг которого суетились спасатели в противогазах. Вид дочери вызвал у него приступ паники: с бескровным лицом и закрытыми глазами, она показалась ему безжизненной. Опустившись рядом с ней на колени, Петр приник щекой к ее щеке, слишком холодной для живого человека, и замер, превратившись в слух, но уловил только биение собственного сердца, отдающееся пульсацией в висках. Спустя несколько секунд Тильда вздохнула, и тревога в его душе утихла, уступая место радости.
– Ваша дочь? – раздался за спиной незнакомый голос.
Петр обернулся. Поблизости стоял мужчина в форменном костюме спасателей и символикой «МЧС» на груди. В его пальцах похрустывала пачка сигарет.
– Моя, – ответил Петр, поднимаясь с колен.