Лики Богов (СИ)

— Уберечь, — сорвавшимся голосом прохрипел воевода. — Страх, что не смогу в нужную минуту рядом быть, убивает мою душу… Я не смог уберечь тебя, не поспел к батыю. Если и Умилу потеряю, то ничего у меня на этом свете не станет.

Полупрозрачная ладонь невесомой дымкой легла на широкое плечо друга. Дым серых глаз, как и прежде, окутал своим теплом.

— Нет в том вины твоей, Зорька, — отвечал Бер. — Так Богам угодно было, да и отец дни считал до встречи с матушкой моей. Не рви сердца своего и не пускай тоску в свою душу, знай, что всегда я рядом… был и буду.

Баровит прерывисто выдохнул воздух, не отрывая взора от бледного лика:

— Вечно ты загадки загадываешь, друже. Осиротел я без вас.

— Тебе лишь кажется это, — улыбнулся Волот, тая в воздухе, словно облако. — А хочешь с Умилой поговорить, так позови её.

Зорька коснулся рукой расплывающейся дымки, тщетно пытаясь задержать друга в этом мире ещё на мгновение. Но витязь покинул его, и тоска вновь сжала сердце в своей стальной хватке. Баровит скинул с себя сапоги и кольчугу и повалился на кровать. Он сжал в ладони оберег, закрыл глаза и позвал тихо: «Велимира».

Сознание воина теряло связь с этим миром, утопая в сладостном забвенье, переходя в Навь.

Стройные тела берёз обнимал игривый ветер и ласкал их густые косы, шепча пылкие признания. Задумчивые красавицы бросали свои робкие взгляды в спокойную водную гладь. У песчаной кромки озера сидела девушка. Она коснулась зеркала природы пальчиком, заставив серебристую рябь исказить небесное отражение. Услышав знакомые шаги, златовласая улыбнулась:

— Звал меня?

— Да, душа моя, — отозвался любимый голос. — Снова от меня сбежала.

Широкая ладонь коснулась девичьего плеча, губы нежно скользнули по её щеке.

— Так надо было, — грустно сказала Умила, глядя в цветочный мёд его глаз, — но больно было мне оставлять тебя.

— Волот сказал тебе, когда войско Заремира нападёт? — спросил витязь.

— Три дня у тебя есть, — сказала омуженка. — Как только небо вспыхнет зорюшкой утренней, жди Влуцека с ордами ногайцев, их сотни придут. Тяжело придётся тебе, свет очей моих.

— Не беспокойся обо мне, — улыбнулся воин. — Обещай мне кое-что, Умила.

— Что же? — хитро прищурилась она.

— Что вернёшься ко мне и не покинешь больше, — сказал витязь, утопая в озёрах её глаз.

Нежные пальчики коснулись его лица, тонкие ладони легли на небритые щёки:

— Я обещаю тебе… Обещаю тебе, что вернусь… Пока не знаю как, но вернусь… Всегда с тобой буду, никогда не оставлю.

— Что значит «не знаю как»? — насторожился воин.

Ничего не ответила Умила, лишь припала к губам его, окутав пульсирующим жаром, наполнив душу витязя светом любви своей.

Звёздная гладь искрами капала во мрак сплетённых крон, тонкая тропинка, укрытая мхами и витым узором корней, бежала меж могучих стволов. Дрёма ступала по ней и своим обережным дыханием клонила к земле травы, погружая лес в сонное забвение. Обошла заботливая старушка стороной поляну, на которой дочь ведуньи готовилась к обряду, чтобы воззвать к душам предков своих и Богам великим.

Синяя бездна напитывалась чернью ночи, лунный свет призрачно манил к себе тени иных миров, высокие столбы вспыхивали неистовым пламенем, выплёвывая в небо сотни золотых искр. Стройная женская фигура стояла рядом с кострами, жёлто-красные языки танцевали на её кольчуге, соколиных головах сабель, отражались в небесно-голубых глазах, проникали глубоко в сердце, пробуждая воинственный дух её рода.

Девушка прокрутила в руке бебут, вонзила его в землю около раскидистого дуба, положила три подковы и ломоть хлеба, посыпанный солью. Она закрыла глаза, отпуская сознание своё парить меж мирами, и воззвала к Перуну: