Лики любви и ненависти

   — А ты, — сказал он, — ты мне веришь?

   — Я тебе верила.

   — Моим красивым словам?

Она захлопнула книгу.

   — Замолчи!

Она встала и быстро направилась в комнату, которую они собирались сделать детской. Наверное, она там спала прошлой ночью. Он не спускал с нее глаз, пока она шла к двери с книгой в руке, волосы у нее были зачесаны назад.

   — Бедная невинная крошка, — сказал он, — какая наивность!

Она застыла — очень прямая — на пороге гостиной. Он видел лишь ее спину, но представлял себе, как она зажмурила глаза, а рот болезненно сжала, словно ее ударили.

   — Красивые слова, — сказал он. — Аты, большая глупая дылда, в них верила.

Он засунул руки в карманы халата, довольный тем, что она не может сделать ни шагу, даже не может обернуться.

   — Ты это знаешь? — сказал он. — Ты все это знаешь или хочешь, чтобы я тебе объяснил?

   — Ты на мне женился, — сказала она.

Но это напоминало допрос, и голос у нее дрожал. «Как будто она блеет, — подумал он, — теперь она еще и блеет».

   — Да, я на тебе женился, это правда. Ради твоих прекрасных глаз.

Он засмеялся.

   — Ты смотришь на себя в зеркало? — сказал он. — Ты смотрела на себя хоть раз?

По–прежнему замерев на пороге пустой комнаты, она приложила руку ко лбу.

   — Ты на мне женился, — сказала она упрямо.

   — На тебе или на другой, какая разница? Я хотел уйти, только и всего.

   — Ты лжешь!

Она наконец обернулась, пылающие щеки на бледном лице, прямая спина, напряженная шея. Она держалась точно так же, как перед свадьбой, какой он знал ее тогда, она снова выглядела гротескно и скорбно.

   — Ты лжешь! — повторила она, покачав головой. — Ты мог бы уйти от матери и не женившись на мне. Ты был искренним!

Он сделал несколько шагов вперед, встал возле нее, чтобы видеть, как дрожат у нее губы, смаковать боль и недоверие, читавшиеся на ее лице.

   — А вот и нет, — сказал он, — я не мог, все было намного сложнее. Если бы я ушел один, неужели ты думаешь, что она умерла бы?

   — Замолчи! — сказала она. — Замолчи, что ты такое говоришь!

   — Почему же! Я должен был тебе все рассказать рано или поздно. Как я ее ненавидел, как она меня ненавидела и как она умерла.

Он подошел ближе, почти коснулся ее губ. Он прошептал:

   — Ты имеешь право знать. В любом случае, ты помогла мне убить ее.

Она дала ему пощечину — отскочила назад, глаза наполнились слезами, ударила его с размаху, потом бросилась в комнату и закрыла дверь.

   — Я так жаждал на тебе жениться! — выкрикивал он между приступами смеха. — Я так тебя любил!..

Он рухнул в кресло, вытянул ноги на ковре.

   — Я так тебя любил, — повторил он тише.

Но он уже плохо понимал, что говорит. Через минуту, поскольку до него не доносилось никаких звуков, он осторожно постучал в дверь. Она не отвечала, и он решил съесть второй бутерброд. Он вернулся к комоду, взял булочку и холодное мясо. Когда он начал есть, то услышал звук разбитого стекла из комнаты Симоны, он перестал жевать и прислушался. Снова тишина.

   — Это к несчастью! — громко воскликнул он с полным ртом, чтобы она могла услышать.

Наверное, она разбила стакан.

Этой ночью он снова ушел. По возвращении его ждал сюрприз. Гостиная была погружена в полутьму, ее освещал только свет лампы, горевшей в одной из спален. Этот полумрак придавал комнате странный, даже слегка угрожающий вид, и мгновенье он не видел ничего другого, только этот свет, блестевший вдалеке и почти растаявший у его ног. Потом он услышал грохот и увидел Симону, стоявшую на коленях на ковре с взлохмаченными волосами, халат распахнулся до талии.

У него перехватило дыхание: удар за ударом, она ломала его модели кораблей, скручивала мачты, вырывала проволоку, разбивала корпуса, и все это абсолютно спокойно, без ярости, не смутившись его появлением, с размеренностью метронома поднимая и опуская вертикальный разделитель для книг, который служил ей молотком.

Захлопнув дверь ногой, он кинулся на нее, схватил за плечи и резко потянул назад. Но она не выпустила из рук своего инструмента. На секунду ему показалось, что она сейчас ударит его. Но она сделала только одно движение, снова встала на колени, чтобы продолжить свое занятие.

   — Ты с ума сошла? — крикнул он.

Она снова повалил ее на ковер и, когда она поднялась, вырвал разделитель у нее из рук и закинул подальше. И поскольку он продолжал удерживать ее, она сказала со спокойным упрямством:

   — Оставь меня. Слышишь?

Он встал между ней и моделями и, видя, что она возвращается к прерванному делу, дал ей пощечину тыльной стороной ладони. Она покачнулась, но сохраняла спокойствие.

   — Ты подонок, просто подонок!

Она бросилась к нему, стала царапаться, сумела вырваться и раздавить ногой корпус корабля.

   — Черт возьми, ты уймешься? — крикнул он и снова влепил ей пощечину.

Но она наносила удар за ударом, заставив его отступить. Он увидел при свете ее лицо, безумное лицо с сумасшедшими глазами. Пока она, как фурия, билась в его руках, он вдруг почувствовал, что его грудная клетка разрывается на части, а ноги подкашиваются.

   — Вот так, — кричала она, — кашляй, кашляй сильнее, чтобы мне было слышно. Ты думаешь, я все буду терпеть, ни слова не говоря? Ты думаешь, так будет продолжаться?