Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

Не нашлось бы в России XIX в. среди дворян и предпринимателей из третьего сословия меценатов, обеспокоенных постепенным отмиранием народных промыслов, многие из художественных ремесел, существовавших века, перестали бы существовать.

Взять, например, русскую расписную мебель. В XVII–XVIII вв. славилась она и по всей Российской империи и далеко за ее пределами. В основе этого промысла – многовековые традиции народа, душа которого всегда открыта красоте. В допетровской Руси орнаментальные и сюжетные росписи мебели были сродни, по существу, станковой живописи, и долгое еще время после петровских реформ, когда в моду вошли европеизированные мебель и предметы домашнего обихода, в большинстве домов русских дворян, купечества и богатых чиновников сохранялись еще отдельные предметы расписной русской мебели. А уж о крестьянских домах и говорить не приходится: расписные сундуки и шкафы, люльки и прялки работы разных веков можно встретить до сих пор в домах бывших Калужской или Олонецкой губерний.

И в XIX в. традиция эта – расписывать мебель и предметы быта – жила еще достаточно активно, сохраняя во многом сюжеты, орнаменты, форму, сложившиеся в веке XVII, однако продолжались традиции эти главным образом в провинциальном, церковно-монастырском и народном быту. Интересно, что не были утеряны и иконописные приемы в изображении рук персонажей, пейзажей, использовались также темы Священного писания.

Может быть, дольше всего в чистом виде народные традиции росписи мебели и предметов быта сохранились на русском Севере. Был здесь и своеобразный центр развития олонецкой школы росписи, под влиянием которого находился огромный край от Белого моря на севере до Олонца и Петрозаводска на юге, а на востоке олонецкая школа росписи вступала во взаимодействие с традициями, сложившимися к этому времени в районе Северной Двины. На протяжении XVIII в. экономическим и культурным центром Олонецкого края был Выгорецкий монастырь – оплот старообрядчества. Здесь выпускались «печатные листы», напоминающие народные картинки с сюжетами, близкими искусству XVIII в., переписывались старинные книги и изготовлялась замечательная по красоте своей росписи мебель. Многие созданные в мастерских монастыря предметы просуществовали до конца XIX в., оказывая воздействие на эстетические и художественные принципы народного декоративно-прикладного искусства всего русского Севера.

Аналогичные художественные центры сложились в России и в других местах. Например, известна была школа Мезенского района Архангельской области, ярославско-костромская живописная школа, расцветшая в XVIII в., но сохранившая свои традиции и в XIX в. Однако традиции расписной мебели постепенно утрачиваются, снижается число декоративных приемов, блекнет палитра, теряется чистота стиля, что можно уже заметить в образцах мебели 1820-1830-х гг. Эти традиции еще сохранялись в дворянском провинциальном быту XVIII в., в деревенском быту XIX в., но уже намечалась тенденция к их отмиранию, и если бы не подвижническая деятельность российских меценатов, то к концу XIX в. они могли бы быть совершенно утрачены.

Некоторые из видов традиционной русской резьбы и росписи по дереву вернулись к нам сравнительно недавно.

Хохлома… Что мы знаем о связанных с этим словом традициях заволжских народных ремесел, традициях резьбы и росписи по дереву? Сколько раз в жизни вглядывался читатель в картины в музее или в репродукции этих картин в альбомах и монографиях, не подозревая, что художником изображены прапрабабушки нынешних хохломских расписных плошек?

Вот знаменитая «Боярыня Морозова» В. И. Сурикова. Взгляд приковывает прежде всего главная героиня картины – раскольница, боярыня опальная, непримиримо благословляющая запрещенным двуперстием. Запоминаются и лица в толпе – и сочувствующие, и торжествующие. Взгляд многих зрителей остановится на нищем старике, изображенном в правом углу картины. Рядом с ним – деревянная плошка. Кроме того, что картина обладает многими художественными достоинствами, отличается изысканным колоритом и продуманной композицией, кроме того, что она психологически точно отражает страницу истории Отечества, связанную с большой российской драмой – расколом и последующими за ним гонениями на старообрядцев, она, по точному замечанию известного искусствоведа М. В. Алпатова, обладает и замечательной этнографической достоверностью.

В статье «О «Боярыне Морозовой» Сурикова» М. В. Алпатов пишет:

«…Суриков не только достоверно передал обстановку Москвы XVII века со всеми зримыми признаками, но и проницательно угадал самый дух русской истории того времени, народные корни тогдашнего старообрядчества».