В. Поленов отмечал редкую гармонию, свойственную его живописи. «Чтобы дать живой образ этого большого художника и человека нельзя обойтись одним сиропом…» – писал Михаил Нестеров (кстати, умер Васнецов как раз во время работы над портретом этого замечательного живописца и своего старого друга).
И у каждой ипостаси Виктора Васнецова были свои поклонники и среди обычных посетителей музеев и галерей, и среди художественных критиков, и среди тех, кто знал его лишь по репродукциям. Одни считали его модным псевдоисторическим иллюстратором, другие – историческим живописцем «величайшей достоверности», одни почитали его как тонкого знатока и интерпретатора в живописи фольклорных мотивов, другие видели в нём «революционера от живописи», одного из наиболее спорных и противоречивых мастеров своего времени /выражение, кстати, С. П. Дягилева, человека, в комплиментах весьма скупого/.
И все признавали, – для понимания своеобразия развития русского изобразительного искусства Васнецов был одной из ключевых фигур.
И во всём, за что он брался, «он был первопроходцем», – пишет его коллега И. С. Остроухов.
Во всём: в монументальной живописи-росписи православных храмов; в жанровой живописи; в портретах современников; в прикладном искусстве и театральных декорациях. Кое-кто из современников был готов усмотреть в многообразии дарований В. Васнецова поверхностный талант.
Но в том и парадокс этого мастера, что, занимаясь многими формами, видами, жанрами, направлениями в искусстве, он везде добивался совершенства.
В 70-е годы XIX века он, казалось, достиг всеобщего признания как жанрист. Широкой популярностью пользуются его картины «С квартиры на квартиру», «Книжная лавочка», «Преферанс». Васнецов – типичный «передвижник», мастер точных социальных характеристик.
А он потом скажет Стасову: «…во время самого яркого увлечения жанром в академические времена в Петербурге меня не покидали неясные исторические и сказочные грёзы»…
Именно этим грёзам и посвящено в наибольшей степени предлагаемое эссе.
Во многом «исторические грёзы Виктора Васнецова» – из детства.
Он родился в 1848 г. в небольшом селе Вятской губернии, в семье православного священника. В Вятке прошла его юность. Патриархальный уклад был характерен и для сельской, и для городской жизни. Вятка исстари славилась храмами, народными промыслами, склонностью сохранять старинные обычаи и уклад жизни. Резная утварь, расписная посуда, глиняные игрушки, шитьё и кружева расходились отсюда по всей Руси.
«Вятская игрушка» – это был, как сейчас говорят, «брэнд». Но и сюда, в Вятку, тоже приезжали гости из разных иных мест – на знаменитые ярмарки. Увозили отсюда ларцы расписные, свистульки глиняные; лукошки лубяные да поделки искусные из бересты. На всю Русь слава шла.
Трудно было вырасти в таких сказочных местах без интереса к сказке, без любви к красоте губернской «жар-птицы» – народных промыслов и ремёсел.
В городе было около тридцати церквей и два монастыря. Мальчик рос под звон колоколов. Родившись в семье священника, проведя детство среди интерьеров храмов, созерцая иконы и росписи, мог ли он остаться равнодушным к Господу, к православной вере, к духовной силе, что давала православная икона?
Одна из его наиболее информационных работ – «Княжеская иконописная мастерская» (1880). Зрителю, привыкшему к васнецовским былинно-сказочным персонажам необычно интересно будет вернуться к изучению творчества знакомого по «попсовому» растиражированному «конфетным брэндом» художника с иной целью: не развлекательной, а познавательной. Хорошо знавший монастырский, церковный уклад жизни, он многие часы тратил на исследование старины, вот почему его исторические рисунки и картины столь информационны и достоверны. Княжеская иконописная мастерская даст зрителю, изучающему отечественную историю самостоятельно, документально подтверждённую картину русской жизни в допетровские времена.
Кроме таланта учиться, познавать прошлое, обладал юный Васнецов ещё одной важной способностью – умением слушать. Часами слушал он рассказы иконописцев в монастырских мастерских, священников, звонарей, и – стряпух и нянюшек, мужиков и баб, как вятских, так и «калик перехожих». Всё оставалось в памяти и в душе. Он позднее писал: «Все эти повествования «бродячих людей», много повидавших на своём веку, заставили меня на всю жизнь полюбить прошлое и настоящее моего народа. Во многом они определили мой путь, дали направление моей будущей деятельности».
Для сына священника, уже начавшего познавать национальную культуру, которая немыслима без православия, уже приглашённого участвовать в росписи местного храма, уже поступившего в Вятскую духовную семинарию, казалось, путь впереди был прямой и ясный.
Однако ж интерес к отечественной истории у юного вятского семинариста выходил далеко за рамки программы семинарии.