Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

Вот так, в причудливом сочетании воздействия на выбор, иерархию ценностей, формирование предпочтений в изобразительном искусстве, складывалась система моего изучения истории живописи.

Немецкие мастера эпохи Средневековья и Северного Возрождения были для меня первыми персонификациями живописи Европы. Уважение к их мастерству сохранилось с детства. Лидировали же в моих предпочтениях потом совсем другие мастера.

И вот что любопытно, в детстве главным в живописи было для меня не «что», а «как». Казалось бы, ребёнка должен был, прежде всего, привлекать сюжет. Мне же было интересно, – как художник достигает такого совершенства в изображении других людей, окружающей его природы, мира вещей. И всё так похоже!

Правда был и информационный интерес. Многое об истории Германии, Голландии, Франции, Италии я узнавал благодаря пейзажам и натюрмортам. На репродукциях с картин европейских мастеров были изображены улицы городов, деревенские хижины, сельские и городские праздники, интерьеры домов горожан и крестьян, домашняя утварь, костюмы и т. д.

Точно так же, примерно в это же время, чуть научившись читать, я многое узнавал о жизни народов благодаря широко издававшимся в СССР сказкам народов нашей страны. И спустя семь десятков лет я порой удивляю своих сверстников, не говоря уже о более молодых соотечественниках, познаниями в истории и географии, этнографии, образе жизни и фольклоре удмуртов и чукчей, карелов и вепсов, башкир и коми-зырян, уйгуров и якутов. Много позднее из этого экзотического и адаптированного повествования о своеобычной истории «малых» народов родится, уже в студенческие годы, профессиональное увлечение археологией Русского Севера и этнографией вепсов. Заниматься же этими науками, ответвлениями исторической науки, без знания и интереса к изобразительному искусству, к архитектуре и народным ремёслам, практически невозможно.

Думаю, зачатки формирования системного подхода к изучению истории искусства закладываются уже в раннем детстве, – в основе его – чисто детское любопытство, которое, взрослея, мы, увы, теряем. А почему так, а не иначе, почему у каждого художника свои предпочтения в выборе сюжетов, своё представление о прекрасном, о правильности рисунка, о сочетании цветов и рождении гармонии?

Жизнь человека развивается сравнительно последовательно. Так последовательно я потом, вначале самостоятельно, затем в Университете, изучал историю искусства от наскальных изображений до самых авангардных школ и направлений, вне зависимости от изменения своего вкуса, смены предпочтений, – чтобы увидеть и понять связь времён. Оказывается, многое зависит от того, где и по каким законам живёт художник, в какие храмы он ходит, какие сказки и легенды слышит.

Однако, пока годам к двадцати не пришёл к мысли о необходимости изучения истории искусства, последовательно ликвидируя «белые пятна» в своей эрудиции, не сформировал для себя логику и детермированность развития истории искусства, жизнь моя была по-своему уязвима, но прекрасна и удивительна постоянно совершаемыми мною открытиями. Проблема в том, что я заканчивал исторический факультет провинциального университета. Системное же образование даёт исторический факультет МГУ, имеющий отделение истории искусства.

Я штудировал на протяжении многих лет книги тех же выдающихся учёных, которые преподавали в МГУ. Но, как шутят китайцы, это всё равно, что «нюхать розу через противогаз». В итоге можно получить представление о предмете. Но времени на эксперимент уходит больше.

Сформулировал для себя этот девиз спустя полвека после описываемых событий, но суть понял уже в детстве: – «Пусть будет, что будет, а ты делай, что должно».

Открытие удивительной страны, планеты «ИСКУССТВО», шло постепенно, расширялись горизонты познавания, укреплялся фундамент культуры.

После возвращения в сорок девятом году в Петрозаводск я пошёл в среднюю школу. Начальные классы были ознаменованы двумя событиями.

У нас появился очень интересный преподаватель рисования. Фронтовик, с ампутированной ногой, внимательными глазами и удивительно добрым сердцем. Профессиональный художник, наверняка грезивший сюжетами, выставками, общением с коллегами, а вынужденный объяснять непоседливым школярам, как нужно держать карандаш, чтобы «поймать» линию при изображении деревенского кувшина, но он, я уверен, – любил всех нас, и талантливых и бездарных.

Талантливым был Лёвушка Абрамов, милый мальчик, чрезвычайно быстро и очень похоже, изображавший поставленные перед ним предметы.

Бездарным был я. На недоумевающий взгляд учителя я, помнится, сказал хорошую фразу:

– Это не кувшин… Это моё представление о кувшине.

Он посмотрел мне в лицо, и, хотя лицо было серьёзным, в глазах его искрились смешинки. Кувшины у меня склонялись то вправо, то влево, и мало походили на то, что стояло на подставке.