Лики времени

Печальная улыбка скривила Ольгины губы:

— Вы думаете, я думаю, а дальше что? А воз и ныне там, и все равно, этих самых лжецов, подхалимов, двурушников, льстецов куда больше, чем нас, честных и порядочных…

— Еще как больше, — горячо подхватил он. — Их тьмы и тьмы!

Облегчив таким образом душу, Олег Алексеевич принялся за свою котлету, а Ольга обернулась к соседу с другой стороны. То был старый московский журналист, некогда, в ранней юности, работавший в «Русском богатстве», помнивший Власа Дорошевича, Амфитеатрова, даже несколько раз ему посчастливилось узреть самого Владимира Галактионовича Короленко. С этим, казалось, много проще, старик был мягкосердечен. И она чувствовала, питал к ней неподдельное расположение.

— Умоляю вас, — шептала Ольга в его большое, заросшее странным, почти младенческим пушком ухо. — На вас вся надежда, понимаете, у вас на рецензии мой сборник, самый мой первый…

— И вы еще спрашиваете, — с упреком промолвил он. — О чем вы заботитесь, дорогая моя?

Банкет проходил как, наверно, все банкеты на земле. Было шумно, тосты сменяли друг друга. Собравшиеся хвалили Всеволожского, его талант, его верность восемнадцатому веку, его принципиальность и общеизвестную доброту. Само собой, каждый, восхвалявший виновника торжества, обращался и к Ольге, призывая всех любоваться прелестной женой нашего дорогого, которому неслыханно повезло в личной жизни…

Всеволожский неловко улыбался, не выносил, когда хвалят в лицо, пожимал чьи-то руки, чокался с протянутыми бокалами и, пробормотав несколько слов, садился. Он был явно не в форме, недаром так не хотелось устраивать банкет.

Зато Ольга чувствовала себя как рыба в воде. Бесконечно улыбалась, отвечала на комплименты, обращенные к ней, причем отвечала обдуманно и умно, не придерешься, потом и сама произнесла речь, посвященную Всеволожскому, говорила о его таланте, о его человеческой чуткости, о внутреннем такте, о том, как она многим в своей жизни обязана только лишь ему одному…

Все были растроганы. Всеволожский, сентиментальная душа, не скрывая, вытирал глаза, многие поздравляли его:

— Что у вас за жена, какое же это счастье!

И все было хорошо, прекрасно, лучше, кажется, и быть не может…

А ночью ему стало плохо. Вдруг проснулся от страшной боли в сердце, оно болело так сильно, что, казалось, еще немного, и разорвется, не выдержит боли.

Он застонал, тихо, но Ольга услышала.

— Что? Что такое?

Мигом вскочила с постели. Немедленно вызвала «скорую», сама села возле его постели, взяла его руку в свои ладони.

— Все будет хорошо, — говорила. — Не беспокойся…

— А я не беспокоюсь, — слабо, едва слышно ответил он. Попытался улыбнуться и не смог.

«Скорая» приехала довольно быстро, врач сразу определил — в больницу, как можно скорее.

— Что вы подозреваете? — спросила Ольга.

— Не подозреваю, а почти уверен, — ответил врач.

Она спросила:

— По-вашему, это инфаркт?

Он сказал:

— Скорей всего.

В больницу Ольга поехала вместе с Всеволожским. К счастью, больница оказалась не очень далеко от дома, на Красной Пресне. Всеволожского положили покамест в коридоре, на каталке. Ольга стояла все время рядом, не спускала с него глаз. Потом потерлась щекой о его щеку.

— Я буду с тобой, не уйду никуда…

Была уже ночь, в коридоре тускло горела хилая больничная лампочка, бесшумно сновали сестры в белых, туго подпоясанных халатах, переговариваясь не по-ночному трезвыми голосами.

Ольга остановила одну сестру, лихо пробегавшую мимо:

— Врач скоро придет?

Сестра повернула к ней пухленькую, почти детскую мордашку.

— Все ушли, кроме дежурного врача, — проговорила, убегая. — Только его здесь нет…

— Где же он? — крикнула вслед Ольга, но так и не дождалась ответа. Снова подошла к Всеволожскому.

— Ты не беспокойся, сейчас я врача раздобуду, хоть из-под земли, а раздобуду, приволоку сюда…

Должно быть, она разыскала бы врача, но в эту минуту он сам появился в коридоре, худощавый, уже немолодой, озабоченный и, как, наверное, все врачи на свете, дежурящие ночью, с безмерно усталыми, как бы загнанными глазами.

Ольга бросилась к нему:

— Доктор, умоляю, помогите…

Схватила за рукав халата, подвела к Всеволожскому.

— Это мой муж, знаменитый литературовед, его знают во всем мире, и вот, поглядите, не могут даже положить в палату, положили в коридоре. Да что же это такое? Как можно так?

Растрепанная, не успела причесаться, разгневанная, уже не в силах сдержать себя, она казалась старше своих лет. Глаза ее метали грозные молнии, тяжелый подбородок словно бы стал еще тяжелее и весомее.

— Сейчас, — вдруг смиренно проговорил врач. — Одну минуту.

Не прошло и десяти минут, как Всеволожского перевели в палату на четверых. Врач сам выслушал его, сделал укол, чтобы он заснул, сказал Ольге:

— Не волнуйтесь, надеюсь, справимся…

Ольга поправила подушку, подоткнула тощее больничное одеяло, спросила Всеволожского:

— Ну, как тебе сейчас?

— Значительно лучше, — ответил он. — Не беспокойся.

— Уверяю тебя, поправишься, — сказала Ольга. — Все будет хорошо.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Иди, Олик, домой, уже поздно.