Лики женщин (СИ)

Старый Ицхак с удовольствием бы повторил «подвиг» царя Давида, который тоже увидел купающуюся Батшеву (или Вирсавию - в другой транскрипции), когда он вышел прогуляться по крыше своего дворца. Понять царя Давида можно: настоящий мужчина не может устоять перед такой женщиной, не в его власти отказаться от неё, поэтому он и послал на смерть её мужа Урию. Но, увы… Ицхак понимает: то, что для Давида подвиг, для простого смертного – преступление. Ицхак - не царь, и ему уже больше 70, и муж этой Батшевы рядом с ней делает шашлык, а не воюет за интересы Ицхака, как Урия. Что оставалось делать бедному домовладельцу?

Ещё раньше он принял решение продать этот дом по квартирам. При этом он получал доход в 4 раза больше, чем он вложил в строительство дома первоначально, сразу после приезда в страну. Люди, конечно, преувеличивают, когда говорят, что у него больше ста домов, до сотни он не дотянул, их всего 98. Он с сыновьями сделал хорошее вложение в недвижимость, а сейчас они решили всё старьё продать и построить дорогие дома с учётом современных требований и технологий.

В этом доме выставлены на продажу уже 3 квартиры, и по мере освобождения все остальные тоже будут проданы. А в этой квартире будет пока его офис или контора, что для него звучало привычнее. Почему бы не порадовать себе глаз, тем более бесплатно?

Лето и осень почти до конца октября были тёплыми, и Ицхак имел возможность понаблюдать за жизнью своей Батшевы. Утром они уезжали на автомобиле, по-видимому, на работу и возвращались только вечером. Дома на весь день оставался только пёс. В прошлом году он был ещё молодой и оставался в доме, а в этом году он весь день был во дворике. Ицхак никогда не интересовался собаками, но этот пёс ему тоже явно не нравился, как и его хозяин. Бывают ведь красивые собаки – овчарки, например, или пудели, или болонки… На этом, пожалуй, его познания о породах собак исчерпывались. Ну, ещё, может быть, таксы, которые ему не нравились, или противные слюнявые бульдоги. Этот же пёс был непонятной для него породы: тёмно-бежевого цвета, невысокий, с кривыми передними лапами, которыми он перекопал весь дворик. От скуки за целый день он умудрялся истрепать и порвать всё, что хозяева забывали или не успевали убрать: обувь, игрушки дочки хозяев, бельё с сушилки, одеяла или старые диванные подушки, которые оставляли ему как подстилки. Плюс к этому хаосу дворик к приходу семьи был загажен неимоверным количеством собачьего дерьма.

Зато пёс встречал хозяина так радостно, что ему прощалось всё. Он с разбега кидался ему на грудь, неистово лаял и визжал, с какими-то рыданиями облизывал его лицо, бритую голову, плечи – всё, что мог достать. Это было так красноречиво, что и без слов можно было понять, что он хотел выразить: как же ты мог меня оставить на целый день, когда я тебя так преданно люблю? Кто ещё любит тебя, как я? Ты же мой Бог и Царь. Наша любовь – это единственное, что нужно ценить. Что может быть замечательнее собачьей преданности?

Ицхак подозревал, что рокера Яна давно никто не любит. Про родителей ничего не было слышно, с друзьями отношения другие, а жена явно им пренебрегала. Видно, надоел он ей со своими мотоциклами, собаками, да и смотреть на постоянно недовольную физиономию было не очень приятно. По-другому он не умел показать хоть какую-то свою значимость.

Иногда он по какому-то поводу (а, может, и без повода) начинал орать и швырять во что попало всё, что попадало ему под руку. Пёс при этом лаял и с яростным рычанием кидался на кастрюли, стулья, одежду и всё остальное, что метал его хозяин, его бог. Он помогал ему реализовывать гнев и агрессию.

На Эву эти художества уже не производили никакого впечатления. Это было хорошо видно, что она его не боялась, и была уверена, что она для него неприкосновенна. Он мог по кирпичику весь дом разнести, но её пальцем не трогал. И все ругательства, которые вылетали из него, тоже были адресованы этим самым кастрюлям и стульям, которые попадали ему под руки, но не задевали её. Обычно она брала дочку и уходила. Ян ещё некоторое время бесчинствовал, грозно поглядывая на окна второго и третьего этажей, где за занавесками могли наблюдать за ним соседи, но потом приводил в порядок всё, что мог, и отправлялся за женой и дочкой.