Ликуя и скорбя

— Так кто же заступник? Отвечу! Все мы племя Ярослава Мудрого! Помни, что он говорил, созвав сыновей к порогу в последний путь! Любите друг друга, потому что вы братья родные, от одного отца, от одной матери. Велик твой дед святой Михаил, велик и мой Иван Данилович. Славен род Олега Ивановича, князь рязанский Юрий Ингваревич первым изо всех русских князей вышел в поле супротив Батыя. Быть нам братьями, и восстанет величие наше, красота наша, не служить нам более соседям нашим в поношение и смех! Олегу первому принимать удар, и нет твердости и опоры его земле. Мне выходить на Орду, мне и брату моему молодшему Владимиру. А если мы падем? Кто останется? Ты останешься, Михаил! Ярослав Мудрый тебе передо мной заступник! Твоя твердость, грозное твое княжение — вот еще заступник! Не из страху перед тобой оставляю тебя братом молодшим на Твери, если угаснет светильник в моих руках, если угаснет в руках Владимира, если пеплом и дымом умоется Москва, Твери заново все начинать!

Митрополит подошел к Михаилу.

— По любви ли, в правду ли, без хитрости ли какой ставишь подпись?

— Дозволь, отче, выйти и взглянуть на Тверь,— попросил Михаил.

— Иди! — молвил Дмитрий, и этим еще раз показал, кто здесь истинный владыка.

Михаил вышел из шатра. Под холмом толпятся на конях князья и воеводы, чернеют железные шишаки мужей новгородских, на лугу четкими прямоугольниками стоит пешая рать, далее острог, дымится Тверь, почернели от дыма ее купола. Молчат колокола. Молчит, замер город в ожидании приговора. Щемит сердце, давит тоска. Тяжки руки Москвы на плечах древнего града, тяжко пророчество святого Петра, а принять его еще тяжелее. Выходил из Твери великий князь, равный среди великих, в город вернется молодший брат Дмитрия. Любил отчину Михаил, ее голубые воды, зеленые леса, радел, чтобы Тверь возвысилась над Москвой. Опоздано при дедах, внукам не повернуть вспять. Шагнул Михаил в шатер, поцеловал крест у митрополита:

— В правду, отец, без хитрости подписуюсь. По любви? Нет! Горестно мне Тверь под Москву ставить своей рукой! Ставлю! Крестного целования не порушу. Русь превыше Москвы, и Твери, и Рязани!

4

Москва, Владимир, Коломна, Суздаль, Белоозеро, Устюг, Кострома, Угличское поле, Ярославль, Переяславль на Клещином озере, Галич, Ростов, Новгород и Заволочье, города и погосты встретили известие о победе над Михаилом тверским, о том, что дал он докончание по всей воле Дмитрия Ивановича, колокольным звоном, подовыми пирогами и хмельным медом ради светлого праздника. Почувствовали в городах и в волостях и большие и черные люди за собой силу. Ныне Тверь не помеха, а допомога. Настанет конец ордынскому засилью, скоро, скоро будет дан окорот Орде. В пешие городовые полки просились люди со всех городов: и ремесленники, и торговые люди, и огородники, и бортники, и пахари. Выходили из густых дебрей, из дальних сел, просились монахи дальних монастырей. Дмитрий послал Пересвета и Ослябю уряжать монастырские полки и полки дальних сел, что забрели за Устюг, в далекое Заволочье. Тянулись переселенцы на московскую землю с земель рязанской, курской, черниговской, шли не только с окраин, уходили с земли тверской, смоленской, шли из Полоцка, из Брянска, из Стародуба, тянулись с земель киевской и владимиро-волынской.

Московские воеводы уряжали пришельцев по городам: в Переяславле на Клещином озере обучал пеших бою в тесном строю с длинными копьями воевода Андрей Серкизович, во Владимире — тысяцкий Николай Вельяминов, в Коломне — Тимофей Васильевич Вельяминов, в Костроме — воевода Иван Родионович Квашня, в Белоозере — князь Федор Белоозерский. В Устюг еще ранее того был направлен воеводой старшина московской оружейной братчины Дмитрий Монастырев. То ли действительно установили по родословцам, что он попал послушником в монастырь из захиревшего в изгойстве княжеского рода, то ли Дмитрий Иванович за его заслуги в вооружении московского войска придумал эту сказку, но в Устюжне Дмитрий Монастырев звался князем и воеводой, и весь дальний край к Заволочью лежал под его рукой, все рудознатцы и дальние лесные кузницы.