— Видите, вы все же не непобедимы, мистер Вэйн, — сказал он. — Вы очень слабо разыграли дебют. В защите двух коней, когда я двинул конем на королевского коня, вы были правы, пойдя ферзевой пешкой на четвертую горизонталь, потому что вы должны были выиграть время, чтобы развить свои фигуры. Но, взяв вашу пешку королевской пешкой, я вынудил вас принять гамбит. Вам следовало пойти ферзевым конем, чтобы снова взять мою пешку… ба, это было самоубийственно. Вы были чересчур уверены в себе, мистер Вэйн.
Красное лицо Хартмана блестело. Он был отцом Хильды, когда-то, должно быть, таким же красивым, как она, с копной черных волос и крупными, сильными чертами лица. Теперь волосы его поседели, под подбородком висели мешки. Он двигался нарочито медленно. Его руки напоминали громадные оковалки сырого мяса, толстые пальцы казались миниатюрными бейсбольными битами. Беря шахматную фигуру, он мечтательно поглаживал ее, как будто в действительности хотел раздавить, стереть в прах.
Уайлд взглянул на часы:
— Половина одиннадцатого, мистер Хартман. Когда вы планировали ехать?
Хартман загоготал. Уайлд представил себе, как смех прокатывается по его телу, завихряясь вокруг вен и артерий, пузырясь, как воздух, пытающийся вырваться на свободу.
— Вы просто жаждете уехать отсюда. Видишь, Хильда? Твой мистер Вэйн нетерпелив.
Женщина сидела в кресле-качалке у окна. Она потягивала портвейн и смотрела на море.
— Он не мой мистер Вэйн, отец.
— Ах да. Ну, мы скоро уедем, как вы сказали, мистер Вэйн. Вам бы лучше сменить одежду. Вы привезли с собой вещи, не так ли? Хорошо. Хорошо. Я сделаю то же самое. Хильда, сходи-ка на кухню и посмотри, закончила ли Клио делать нам сандвичи. Мы будем завтракать сандвичами с курятиной, мистер Вэйн. После успешно проведенной ночи.
Он тяжело двинулся к лестнице.
— Через полчаса отплываем, мистер Вэйн.
Уайлд закурил и взял своего побежденного короля. Красные и белые фигуры были сделаны из кости. Он прикинул, что им, вероятно, лет сто, они были очень хрупки. Он гадал, почему редко играющие люди предпочитают экзотические шахматные фигурки. Эти даже не были особенно ценными.
Хильда Хартман стояла возле него. Кончиками пальцев она провела по его волосам. Она была собственницей и любила это продемонстрировать.
— Ты подыграл ему.
— Как он сказал, я был чересчур уверен в себе.
Уайлд поднялся по лестнице. Хартман был скрягой. Он любил показуху: машина, дом, моторная лодка. Но одежда его была дешевой, дом плохо обставлен; ультрасовременная стальная трубчатая мебель была не к месту, а тростниковая явно видала лучшие времена. Даже для Барбадоса этот дом, с его голыми стенами и бесконечными коридорами без ковров и арочными проемами, был слишком холодным.
Он оставил костюм на кровати. Чарльз Вэйн именно так бы и поступил. Подумал, что с ним сделает Хильда. Она была из тех женщин, которые способны повесить его в гардероб, чтобы раз в год вынимать, чистить, смотреть и чувствовать… Интересно, что бы она почувствовала? Он встал у окна и, посмотрев на потемневший сад, нахмурился. Он классифицировал эту женщину как животное, но, может быть, именно из-за ее нелюбви диктовать свои мнения? Он решил, что Хильда Хартман, наверное, чуть ли не самое одинокое существо на свете из всех встречавшихся ему. У нее все наладится. Не завтра, даже не через месяц. Она умудрилась влюбиться в Чарльза Вэйна, в то же время, как ему казалось, действительно любила своего отца, со всем этим ее терпеливым пониманием. Но потом, когда она сможет наконец перестать быть Хильдой Хартман и станет не более чем просто Хильдой, одинокой женщиной, у нее все наладится.
Она стояла в дверном проеме спальни и смотрела, как он переодевается в шорты и футболку. Он не поворачивался к ней, пока не убедился, что компас по-прежнему в кармане шорт. Потом сел лицом к ней, чтобы завязать шнурки.
Она раздвинула ему ноги и встала между ними.
— Ты никогда раньше ему не проигрывал. Подыграй ему снова сегодня вечером, Чарльз. Обещай мне. Если мы будем держаться вместе, он не сможет причинить тебе вреда.
— Я это запомню.
Она прижала его голову к груди; инстинкт предупреждал ее о нависшей катастрофе, или, может быть, в его настроении произошла тончайшая перемена. Он откинулся назад, потянув ее на себя. Он почувствовал, как напряглись мышцы ее спины и бедер, и стал мучить ее губы, пока не ощутил вкус крови.
— О боже, — выдохнула она. — Не уезжай, Чарльз. Скажи ему, что передумал, и оставайся со мной.
Чарльз Вэйн был мертв. Уайлд высвободился из ее объятий.
— Ты говоришь так, будто боишься за меня.
— Я боюсь за тебя. Любить меня — в его глазах это преступление. Он неистовый и жестокий человек. Очень жестокий. И ты будешь там с ним один на один.
Уайлд подумал, что вся эта ситуация была бы забавной, если. бы не искреннее отчаяние женщины.
Хартман ждал у подножия лестницы.
— Все готово, мистер Вэйн. А вы готовы? — Он рассмеялся. — К посвящению в братство рыбачащих в открытом море?
— Вот только я нервничаю, как котенок, — ответил Уайлд.