Ликвидатор с Лубянки

– Тогда, может быть, сделаем так… – ответил Околович. – Вызывайте оружие… А хранить его будем там, где едва ли будут его искать: у меня дома. За сохранность я ручаюсь.

– Да, пожалуй, это идея, – согласился я. – Я вызову курьера на будущую неделю и передам вам оружие. Но это все уже детали. О них мы успеем поговорить. Сейчас нам надо бы решить самый главный вопрос. Вопрос о моей семье. Как у вас со временем сегодня?

– Вообще-то мы должны были идти в гости, – ответил Околович. – Но это неважно. Позвоним и скажем, что не можем прийти. Или они нам сами позвонят. А вы-то как? Можете еще посидеть у нас?

– Могу… Мне надо выйти от вас так, чтобы никто не заметил. Каким-нибудь черным ходом. А время роли не играет. Только чтоб на трамвай еще успеть.

– Я вас выведу через двор. У нас есть другие ворота. В боковую улицу. И потом, надеюсь, наша сегодняшняя встреча не последняя…

– Я не хочу показаться вам однообразным, Георгий Сергеевич, но и это будет зависеть от того, как мы решим проблему моей семьи.

По лицу Околовича пробежала тень. Его кивок головой был похож на предостерегающий жест:

– Да, эти вопросы лучше уточнить. Что же я могу вам сказать?.. Так, сразу, трудно. Повторяю, политическое убежище не проблема, хотя вы и не хотите об этом разговаривать. Но для меня нет никаких сомнений: возвращаться вам обратно с невыполненным заданием нельзя. Дайте мне договорить. Это мое личное мнение. При серьезном и трезвом взгляде на вещи. Значит, самое главное – это решить, как спасать вашу семью. Здесь надо много раз все продумать, прежде чем что-либо начинать. Неудачных попыток быть не может. Если бы ваша семья была где-нибудь в Восточной Германии или какой-нибудь стране народной демократии, можно было бы справиться. А в самой России, – да еще в Москве… Тяжеловато. И времени, главное, не хватит. Нам на одну раскачку понадобится месяцев пять-шесть. Вас ведь это не устроит.

– Я не могу так ставить вопрос, устроит или не устроит. Я просто хочу передать вашей организации в руки судьбу своих близких, и потом…

– Вот я об этом и говорю, – остановил меня Околович. – Об ответственности, которую вы хотите, чтобы мы на себя взяли. А мне кажется, что вы находитесь во власти мифа. Мифа, который создало, наверное, само МВД. Мы вовсе не так уж всемогущи. Наоборот, технически скорее слабы. Зачем мне вас обманывать. Я такими вещами не занимаюсь. С тем, чего вы просите, мы, наверное, не справимся…

Наступило молчание. Я смотрел вниз, на край вытертого ковра. Вот, оказывается, как обстоит дело. Пусть пока это всего лишь личное мнение Околовича. В отношении моих шансов на возвращение назад он может ошибаться. Но силы и возможности собственной организации Околовичу известны. Он не пытается обмануть меня. Это уже хорошо. Но что же будет с Яной и Алюшкой?

Околович повернул голову в направлении кухни:

– Валя, как насчет кофе?

– Несу, – отозвалась Валентина Константиновна.

Она стала расставлять чашки и кофейник на столе. Я пересел на ближний стул. Околович принял чашку из рук жены и устроился на углу дивана.

– Так, значит, вы оттуда… – сказала Валентина Константиновна. На вид она была совершенно спокойна. В голосе ее звучало не любопытство, а, скорее, какое-то уважение. Может быть, она подумала, что я член организации, вернувшийся из СССР. В оперативных делах по НТС были материалы об одной попытке похищения Околовича, сорвавшейся благодаря присутствию духа его жены. Правильнее было, наверное, предупредить и ее об опасности.

– Оттуда… – повторил я. – У меня для вас есть хорошие новости.

Я рассказал ей о ее родственниках, о которых узнал из оперативных дел МВД. За многими из них велась слежка. МВД считало, что связные НТС могли бы использовать этих людей в качестве явок. Я же сумел сообщить Валентине Константиновне о последних событиях в жизни близких ей людей. Все в основном были живы и здоровы.

– Между прочим, у меня есть сведения о Ксении Сергеевне, – обратился я к Околовичу.

– Она жива? – встрепенулся он.

– Да. Но не на свободе. Вы, может быть, не знаете, что после вашей встречи с ней в Ленинграде она примерно через месяц рассказала обо всем старшему врачу поликлиники. Сразу, конечно, узнало и НКВД. В течение многих лет ее пытались приспособить ко всяким вариантам против вас. Она сопротивлялась. Кончилось тем, что вскоре после конца войны ее выслали в лагерь. Последнее, что я нашел о ней в делах, был рапорт из Карлага о том, что ваша сестра вместе с другими заключенными объявила голодную забастовку. Рапорт датирован 50-ым годом. Вас, между прочим, после встречи с сестрой разыскивали по всему Советскому Союзу. Только когда захватили архивы польской контрразведки, узнали, что вы вышли сразу после этого в Польшу. Я читал и ваш рассказ, и рассказ Колкова. Вообще материалы на вас в Москве большие. Даже письма на квадратиках тетрадочной бумаги, которые вы посылали сестре во время войны, тоже подшиты к делу.

Околович иронически покачал головой:

– Ценят, значит…

– Да. И отчаянно ненавидят.

Я повернулся опять к Валентине Константиновне: