Ликвидатор с Лубянки

– Но я принес вам и плохие новости. Лучше сказать о них сразу. Я офицер-разведчик. Советское правительство послало меня сюда с заданием организовать убийство вашего мужа. Я, конечно, не собираюсь выполнять это задание. Поэтому и пришел к Георгию Сергеевичу. Я предлагаю ему вместе перехитрить советскую разведку и сорвать не только этот план, но и будущие планы. Но я не один. У меня в Москве семья. Когда вы пришли, я как раз просил Георгия Сергеевича помочь мне обеспечить безопасность моей жены и сына…

– И выяснилось, что в Москве нас считают более сильными, чем мы есть на самом деле, – вмешался Георгий Сергеевич. – Но я вот о чем думал… Положение такое, что приходится искать любого выхода… Как бы вы отнеслись к тому, чтобы посоветоваться с иностранцами? У них ведь, наверное, есть такие возможности, которые нам и не снились.

– С властями? Боже упаси! – ответил я. – Они подымут тревогу и могут все погубить. И потом, все, что их будет интересовать, это разведывательные данные в моей голове и покупка меня на иностранную валюту.

Околович поднял руку утихомиривающим меня жестом:

– Я не о властях говорю. Власти, конечно, могут все испортить. Я о других иностранцах. Некоторые наши связи. Больше наши знакомые, чем связи. У этих иностранцев, кажется, есть голова на плечах и чувство порядочности. Во всяком случае, можно посоветоваться, не давая никаких обязательств.

– Ну, что ж… Если, не давая никаких обязательств… Только не говорите им обо мне ничего точного.

Околович улыбнулся:

– А я и сам ничего точного о вас не знаю. Имя ваше может быть выдуманное. Документов ваших я не проверял. Что же я им могу сказать?

– Ну, я вообще… Приметы мои не надо им давать. Хорошо бы так все рассказать, чтобы они не разобрались, к какой службе я принадлежу. И об агентах не стоит. Если они всполошат мою сеть, мы можем все потерять… А в принципе…

Да… В принципе… Я понимал, что Околович предоставляет мне свободный выбор. Искренность его поведения подсказывала, что, захоти я подняться и уйти, никто не будет останавливать меня силой. Но что тогда? Отойти в сторону и допустить убийство Околовича? Невозможно. Это решено нами еще в Москве раз и навсегда. В то же время переход на Запад, к властям, и публикация всей истории для меня тоже неприемлемы. Это могло бы обезопасить Околовича, но в ответ на мой удар последует удар МВД по семье. Не говоря уже о том, что переход на Запад в моем положении равносилен сдаче всех позиций и расписке в собственном бессилии. Что же тогда делать? Может быть, действительно, помощь иностранцев решит вопрос о прикрытии моей семьи? Это не власти, отдельные люди, друзья НТС. Такую связь можно оборвать, если они захотят взять инициативу в свои руки. Переговоры будет вести Околович. Я могу остаться полностью в тени. В конце концов, мало ли семей на территории Советского Союза, которые НТС по тем или иным соображениям хотел бы обезопасить…

Валентина Константиновна собрала чашки и унесла их в кухню. Звяканье посуды заставило меня очнуться и увидеть, что Околович терпеливо ждет. Я ответил ему решительно:

– Хорошо. Другого выхода, видимо, нет. Давайте попробуем… Но очень прошу вас: выдумайте какого-нибудь теоретического советского офицера. Не обязательно разведчика. Вы же можете им объяснить, что я пришел к вашей организации и их помощь нужна только в отношении семьи.

Околович одобрительно кивнул:

– Согласен. Мы тоже не захотим вас потерять. Я, правда, еще раз могу сказать: по-моему, без иностранной помощи в таком деле не обойтись. Но будем вести переговоры пока на теоретической базе. Есть только еще один вопрос… Кого вы предпочитаете: французов, англичан или американцев?

– Англичан не стоит, – попросил я. – Мне кажется, что во имя интересов британской империи они могут нас обмануть или даже выдать… Французы – не знаю, справятся ли…

– Тогда, значит, американцы, – не стал спорить Околович. – А как мы с вами будем держать связь? Я ведь не знаю ни где вы живете, ни как вас искать.

– Давайте назначим встречу, – предложил я. – До понедельника вы успеете что-нибудь выяснить?

– Думаю, что да, – сказал Околович. – В понедельник… Где?

– Назначайте вы. Я Франкфурт плохо знаю.

– Хорошо. Оперу знаете?

– Проходил мимо. Такое полуразрушенное здание и площадь со сквером рядом с ним?

– Да, да. В крайнем случае, спросите. Опера здесь одна. Так вот, с правой стороны, если встать лицом к зданию, есть стоянка для автомашин, такие разлинованные полоски асфальта, вы знаете. Я приеду туда на машине, остановлюсь поближе к зданию и буду вас ждать. Машина Опель Олимпия, серая, довольно потрепанного вида. Площадь перед Оперой большая. Вам будет удобно осмотреться как следует и прийти прямо в машину. А там поедем куда-нибудь. За город, например. Разговаривать будет удобнее.

– Прекрасно, – согласился я. – А время? Шесть часов вас устраивает?

– Вполне. Как раз после работы. Но тут есть одно обстоятельство…

В первый раз за весь разговор Околович замялся и стал подбирать слова. Однако он тут же взял себя в руки и улыбнулся: