Ликвидатор заклятий

Аллочка Виштальская – хорошенькая, в кудряшках, с изысканными чертами лица, в котором чувствуется семитская кровь. Алла – умничка, ее взгляд или задумчив, или мечтателен…

Рита Ефимова – красивое и надменное существо, яркое и энергичное. Не шагает, а бегает. Вывести ее – нечего делать, но после яростной вспышки сама же и подлизывается, ноя и преувеличенно воздыхая. Переживает все бурно, со слезами и криками, и моментально успокаивается…

– Идет! – придушенно крикнул Луценко, шарахаясь от двери.

Закреплять пройденный материал явился помощник Воронина – Михаил Альбертович Вирен, тихий и скучный зануда, прозванный Гроссбухом. Казалось, он всегда был погружен в себя, словно обдумывал некие планы или сверял теорию с практикой. Девчонки придерживались версии, что «Альбертыч» стал таким из-за неразделенной любви.

Сухо поздоровавшись, Вирен проглядел, шевеля губами, экраны на столе-пульте, и поднял глаза на учеников.

– Девушки, – спросил он прекрасную половину группы, – вы цветы поливали сегодня?

– Поливали! – жизнерадостно ответила прекрасная половина. – Только мы не девушки, мы еще девочки!

Собравшись с мыслями, Михаил Альбертович вывел стереопроекцию на стену, и взял указку.

– Сегодняшняя тема – «Рефлекторный менеджмент», – вытолкнул он, – Грубо и зримо данное понятие можно объяснить, как гибкое реагирование на спрос, что соответствует рефлексам в живом организме, и подстраивание ответного предложения. Скажем, выпуск одного продукта увеличивают, другого – уменьшают, а третий и вовсе снимают с производства…

– Михаил Альбертович! – поднял руку Вовка Почтарь.

– Да, Владимир, – нетерпеливо сказал учитель.

– Михаил Альбертович, а вы обещали рассказать про бизнес! Как накрываются разные, там, фирмы и монополии, и вообще…

– Но мы же разбирали процесс демаркетизации в третьей четверти! – недовольно нахмурился Вирен.

– А мы плохо усвоили!

Группа радостно поддержала Почтаря.

Подозрительно оглядев подрастающее поколение, преданно таращившееся на него, Гроссбух повернулся к стене и сменил стереопроекцию – заплясали диаграммы, графики, индексы…

– Хм… – произнес он глубокомысленно. – Если грубо и зримо, то отмирание рынка наблюдается с тридцатых годов, когда с производства вывели первые миллионы работников. Им выплачивают ББД, различные пособия и пенсии, но тут надо увидеть главное – труд перестает быть общественной необходимостью! Экстраполируя, получаем, что к семидесятым годам, когда число неработающих достигнет нескольких миллиардов, объем рынков сбыта упадет ниже минимума, то есть спрос на платные товары почти обнулится. Грубо и зримо – некому станет покупать! Бизнес потеряет прибыли, государство не получит налогов…

Роман слушал невнимательно. Он мечтал.

С задней парты Кнурова подергал за рукав Мишка Луценко. Ромка откинулся на спинку стула, и шепнул, не оборачиваясь:

– Чего?

– У Наташки сегодня день рожденья!

– Да помню я!

– Помнит он… А подарок где?

– Ой… Дома забыл! Я сбегаю после занятий, ладно?

– Ладно, только давай по-быстрому.

– Я мигом!

Гроссбух шлепнул ладонью по учительскому столу-пульту, и строго сказал:

– Кнуров, Луценко! Не отвлекайтесь.

Роман выпрямился, чинно сложив руки, и стараясь не обращать внимания на алкино недовольство. В нем ожило легкое чувство вины – Михаил Альбертович был не только занудлив, но и на диво сдержан. Стоило ли испытывать предел его терпеливости?

И еще Кнуров ругал себя за несобранность. Целых четыре месяца, почти что с самого Нового года, он растил черную орхидею – в подарок Наташе Мальцевой.

И вот наступило двадцать второе мая, наташин день рождения. Сегодня ей исполнится семнадцать. И как в эту знаменательную дату поступает Роман Кнуров? Торжественно приносит заветный фитомодуль в школу? Нет! Оставляет его дома, на подоконнике… Выпускник вздохнул.

Наташиным учителем был сам Подольский, светило педагогики. У Подольского в группе было аж семь человек, максимальное число детей для учителя, однако шестеро мало волновали Романа. А вот Наташа…

В школе она была самая красивая. И очень милая – Наташа испытывала неловкость за свои внешние данные.

Не то, чтобы она страдала из-за красоты, просто считала несправедливым положение, когда ей одной дано так много.

Наверное, это потому все, что Наташа была не только красавицей, но еще и умницей. И у нее первой проявились способности юбера – взглядом девушка двигала по столу стаканы, полные воды, зажигала свечки…

Кнуров опять вздохнул. Отрочество, для которого придумано умное, но дурацкое слово «пубертатный период», баламутит гормоны так, что линия жизни скачет дикими зигзагами – то вдруг плакать хочется из-за совершеннейшего пустяка, то обида горло перехватывает, то смех глупый не отпускает. И еще снятся сны…

На днях Роману приснилась Наташа – девушка стояла на берегу речки, и смеялась. Солнце засвечивало ее «шатенистые» волосы, и те сияли золотыми нитями. Наташа была босиком, в одной майке – и пупок видать, и округлые бёдра, и две складочки, так красиво, так маняще сходившиеся к маленькой розовой щелочке…