– Понял… – буркнул Джай, ставя ударение на последний слог.
Троица киллеров вышла, а четвертый поднялся наверх.
– Надо уходить, – УР тихонько сдвинул штору. – Здесь находиться опасно.
Выведя Романа, робот аккуратно закрыл бокс.
– Я их всех убью… – проговорил Кнуров, пятясь и переводя взгляд с отца на мать, и обратно. – Каждого. По очереди…
Жалость резанула так, что слезы сами брызнули из глаз – горькие, горючие, они жгли невыносимо, но душе было еще больней.
В школе обычно восклицали: «Великий космос!» или «Великие небеса, черные и голубые!», повторяя присловья из сериала о далеком будущем, но вот случилось несчастье, и Роман сразу припомнил ветхозаветное имя божье.
– Господи, мамулька… – прошептал он, утирая мокрую щеку рукавом. – Пап… Да как же…
– Нам надо скрыться, – мерным, однозвучным голосом проговорил андроид.
– Уходим, – безразлично сказал выпускник.
Он не жалел, что покидает привычные, родные стены – у него больше не было дома. Дом – это не место жительства, а убежище, в котором тебя любят и ждут. Сегодня его лишили всего.
Старая жизнь, где царили любовь и доброта, надежда и вера, оборвалась жестоко и страшно. Началась новая – безрадостная, тоскливая, сиротская…
Глава 2. Вирт
Дом не стоял на земле, он был приподнят на тонких опорах. УР бесшумно пробежал под полом до закругленного угла. «Правильно, – равнодушно отметил Роман, – в этом направлении окон нет…»
Шагая первым, робот пересек крошечный садик, огибая кусты любимых маминых роз. Кнуров послушно шагал следом – в нем будто сработали некие потаенные предохранители, не позволяя горю сломить дух, отклоняя личность от безумия к безразличию.
В обычной жизни, когда дни идут размеренной чередой, люди мечутся бестолково, суетятся, расстраиваются из-за совершеннейших пустяков, и лишь когда случается настоящее горе, становится ясно, что в жизни важно и ценно, а что шелуха и обертки. Наверное, это тот самый момент истины, о котором толкуют мудрецы.
Живешь себе, живешь, казнишься ничтожными бедами – и не замечаешь своего маленького счастья. Мамина ласка и папина забота, завтрак по утрам и вечера у камина – это же так незамысловато!
Ты просто лежишь у себя в комнате и клеишь модель звездолета, а из столовой доносятся смех и приглушенный говор, звякает ложечка, жужжит «Сервус», сварливо требуя, чтобы папа поднял ноги…
Все это воспринимается, как необязательный фон, как заставка, как данность. И вдруг ты все это теряешь. Навсегда…
– Милиция, – оповестил УР.
Подвывая сиренами, разбрасывая красные и синие «зайчики», подъехали квадратные «луноходы». Захлопали дверцы, выпуская наружу бравых парней в легкой броне.
Роман замер, развернулся, чтобы бежать навстречу, рассказать обо всем, и пусть оперативники скрутят Джая!
Он успел сделать четыре шага, а тут киллер и сам вышел из дома. Джай не убегал и не сдавался. Вразвалочку пройдя к калитке, он небрежно завернул лацкан куртки – значок у него там, что ли? Милицейский чин в парадной фуражке козырнул убийце, и сделал опергруппе повелительный жест – мол, осмотрите тут все…
Кнуров остановился, потрясенный и униженный, горячечные мысли толклись в голове, делая больно: «Они и
Оперативники двигались заученно, держа пистолеты-парализаторы дулами кверху и походя на роботов куда больше, чем УР.
Роман понял, что пропал. Вытянувшись стрункой, он взмолился совершенно по-детски: «Пусть они меня не заметят! И Урчика!»
Грузный, но подвижный опер прошел в метре от Кнурова. Выпускник видел сегменты брони, черные и блестящие, и блик, играющий на грани пирамидального дула, и то, как двигалась тяжелая челюсть, перетирая жвачку. От милиционера пахло синтетическим табаком и потом.
Присев на корточки у живой изгороди, плечом почти касаясь УРа, грузный внимательно оглядел рыхлую землю, и громко сказал, вставая:
– Никого, шеф!
Роман стоял – руки по швам, боясь шелохнуться, а в голове уже и мыслей не осталось. Милиционеры его не заметили! И Урчика тоже! Опер их пожалел? А вон тот, худой? Он что, тоже проникся к ним жалостью? С чего бы вдруг?
Старший инспектор вышел из-под дома, снимая фуражку и промакивая платочком лоб. Следом из тени на свет шагнул Джай.
– Обыскать дом, – приказал инспектор, и тронул пальцем усик микрофона: – Внимание, всем постам! Всем патрульным! Найти и обезвредить опасного преступника – Кнурова Романа Эдуардовича! Возраст – шестнадцать лет. Кодовый номер У-Эм-Эс, тире, Ка, сто семнадцать двести тридцать пять. Ген-индекс…
Роман слушал лязгавший голос старшего инспектора, и обмирал, оплывал ужасом. Они тут все, все заодно! А он торчит у них на глазах, но
Полоща воздух, сел турбоскаут «скорой помощи», белый с красным крестом на гнутой дверце. Деловитые санитары протопотали в дом, на ходу разворачивая прозрачные боксы. Вскоре они вернулись, вынося упакованные тела.
Слабея, Кнуров опустился на корточки, и уткнулся лицом в колени. «Господи, господи… Я. Так. Не хо-чу!..»