Ликвидаторы КГБ

5. Имя «Фредерик», в виде подписи, трудно объяснить. Правда, этим псевдонимом Клемент действительно пользовался, но года два тому назад оставил его, когда заподозрил, что имя это стало известно ГПУ или Гестапо. Письма, которые я получал от Клемента в Мексике за последние полтора года, подписаны либо «Адольф», либо «Камиль», никогда — «Фредерик». Что могло бы заставить Клемента вернуться к давно покинутому псевдониму, особенно в письме ко мне? Здесь естественно напрашивается гипотеза, что в руках тех, которые подделывали письмо, были старые письма Клемента за подписью «Фредерик» и что они не знали об изменении псевдонима. Это обстоятельство имеет для расследования очень важное значение.

6. В содержании письма имеются как бы два слоя, которые механически соединены один с другим. С одной стороны, письмо повторяет грязные фальсификации ГПУ на счет моей связи с фашизмом, сношений с Гестапо и проч., с другой стороны, оно критикует мою политику, как бы исходя из интересов 4-го Интернационала, и пытается таким путем дать объяснение «повороту» Клемента. Эта двойственность проходит через все письмо.

7. То, что письмо говорит о моих вымышленных беседах с Клементом по поводу допустимости «временных уступок фашистским верхам во имя пролетарской революции», представляет собой лишь запоздалое повторение соответственных «признаний» на московских процессах. Ни одной живой, конкретной черты «Фредерик» даже не пытается внести в московский подлог. Более того, он прямо заявляет, что «блок» с фашизмом был заключен на «достаточно неясной для меня (Фредерика) основе», как бы отказываясь, таким образом, заранее от попытки понять или объяснить методы, задачи и цели фантастического блока. Выходит, что я в свое время счел почему-то необходимым посвятить «Фредерика» в свой союз с Берлином, но не посвятил его в существо этого союза. Другими словами, моя «откровенность» имела своей единственной целью оказать услугу ГПУ.

«Фредерик» пишет дальше по тому же поводу: «то, что вы называли использованием фашизма, было прямым сотрудничеством с Гестапо». В чем это сотрудничество состояло и как именно «Фредерик» узнал о нем, об этом ни слова. В этой своей части «Фредерик» строго следует бесстыдным приемам Вышинского — Ежова.

8. Дальше идут обвинения «внутреннего» порядка, долженствующие мотивировать разрыв Клемента с Четвертым Интернационалом и со мной лично. Любопытно, что эта часть письма начинается со ссылки на мои «бонапартистские манеры», т. е. как бы возвращает назад эпитет, применяемый мною к сталинскому режиму. Все обвинения в процессах против троцкистов построены, кстати сказать, по этому типу: Сталин перелагает на своих политических противников те преступления, в которых он сам виноват, или те обвинения, которые ему предъявляются. Вышинский, ГПУ и агенты последнего давно уже производят эту операцию почти автоматически. «Фредерик» покорно следует строго установленным образцам.

9. Письмо перечисляет далее отрицательные последствия моих «бонапартистских» методов. «Нас покинули в свое время, — говорит он, — Нин, Роман Вейль, Яков Франк». Соединение этих трех имен неожиданно. Роман Вейль и Яков Франк открыто вернулись в свое время к Коминтерну после того, как некоторое время пытались действовать в наш их рядах, как тайные агенты Коминтерна. Наоборот, Андрей Нин, после разрыва с нами, сохранил независимую позицию, оставался враждебен Коминтерну, и пал жертвой ГПУ. Клемент отлично знает это различие. Но «Фредерик» его игнорирует или не знает.

10. «Вы отдали, — продолжает «Фредерик», — ПОУМ на растерзание сталинцам». Эта фраза совершенно загадочна, чтоб не сказать, бессмысленна. Несмотря на открытый разрыв ПОУМа с Четвертым Интернационалом, ГПУ преследует членов ПОУМа именно как «троцкистов»; другими словами, ПОУМ подвергается «растерзанию» на тех же основаниях, как и сторонники Четвертого Интернационала. Загадочная фраза «Фредерика» продиктована, очевидно, стремлением восстановить против троцкизма тех членов ПОУМа, которые еще не убиты ГПУ.

11. Не менее фальшивый характер имеют обвинения, относящиеся к более позднему времени. «Недавно покинули организацию люди, как Снефлити Верекен, которые обнаружили в испанском вопросе столь большое политическое чутье и мудрость». Снефлит и Верекен обнаружили, на самом деле, свою симпатию к ПОУМу, который был обвинен сталинцами в связи с фашизмом. Выходит, таким образом, что «Фредерик», с одной стороны, солидаризуется с ПОУМом, Снефлитом и Верекеном. а с другой стороны, повторяет обвинения против противников ГПУ (в том числе, следовательно, и ПОУМа) в связях с фашизмом. К этому надо прибавить, что на протяжении последних лет Клемент не раз дружески упрекал меня в своих письмах в слишком снисходительном и терпеливом отношении к Снефлиту и Верекену. Но об этом «Фредерик», очевидно, ничего не знает.