Ликвидация (СИ)

Дежуривший по УГРО лейтенант милиции проводил взглядом небольшую колонну пленных румын с лопатами, возвращавшихся, видно, с работ, и, бросив докуренную папиросу, с сожалением вернулся в душное, знакомое до боли помещение. В пропахших потом и табаком коридорах сегодня под вечер стояла такая тишина, что даже удивительно. Впрочем, нет. Невразумительный скрежет все-таки исходил из недр здания. На всякий случай сурово насупившись, дежурный неспешно двинулся на шум и вскоре увидел приоткрытую ржавую решетку, закрывавшую выход из коридора на запасную лестницу третьего этажа.

Бесшумно расстегнув кобуру, лейтенант осторожно выглянул на лестницу. И тут же заулыбался, сдвинул фуражку на затылок, облегченно вздохнул. Источником шума был гвоздодер, которым орудовал багровый от натуги Кречетов. Еще усилие - и ржавый гвоздь звякнул о каменный пол. За распахнувшейся дверью открылся кабинет Кречетова.

- Вам помочь, товарищ майор? - осведомился дежурный.

- Нормально, да? - вместо ответа пропыхтел тот. - Дверь в кабинет следователя держится на двух гвоздях! Обычный гвоздодер, и пожалуйста, заходи кто хочет!…

- Так это ж черный ход, - улыбнулся дежурный, - здесь никто не ходит.

- А если пойдет?!.

Кречетов подобрал с полу валявшийся там молоток и злыми ударами начал загонять гвозди обратно, забивая ненужную дверь.

- Я сейчас плотника позову, товарищ майор.

- Не надо. Я уже сам.

Через несколько минут дело было сделано. Дежурный запер решетку, ведущую на лестницу, а Кречетов заколотил дверь изнутри, для верности. На стену поверх двери повесил большую карту Одессы. И, отступив шага на два, полюбовался своей работой:

- Ну, где-то так…

Глянул на часы и схватился за голову - мать честная, Тонечка будет на месте через пятнадцать минут!… А у него наверняка такой вид, будто он целый день разгружал вагоны. Кречетов нашарил в ящике стола осколок зеркала, с отвращением взглянул на свое мокрое от пота, осунувшееся от бессонных ночей лицо. И эти мешки под глазами… Обреченно вздохнув, майор решительно поднялся из-за стола и потопал к умывальнику - смывать и сбривать следы многочасовых бдений в служебном кабинете.

На столе тихо застрекотал телефон.

- Слушаю…

- Виталий, разгребешься немного с делами, зайди ко мне, - раздался в трубке голос Гоцмана.

- Будет сделано…

По улице, поднимая пыль, тащилась возвращавшаяся с работ колонна пленных румын. Их лица были темными от загара и усталости. Сопровождавшие их конвоиры, казалось, тоже еле передвигают ноги. Они вяло поглядывали на пленных и с несравненно большим энтузиазмом - на красивых девушек, которые время от времени попадались навстречу.

Одесса жила вечерней жизнью. Возвращались в перегруженных троллейбусах и трамваях с работы люди, у продовольственных магазинов томились усталые очереди, на тротуарах стучали молотками «холодные» сапожники, самосвалы, рыча, вывозили груды битого щебня с тех мест, где еще недавно стояли дома. У Воронцовского дворца робко знакомились с барышнями курсанты мореходки. На Потемкинской лестнице, как всегда, фотографировались на память. У памятника Пушкину давал автограф двум школьницам красавец Аркадий Аркадьев, снявшийся недавно в фильме «Сын полка». На той части Приморского бульвара, что когда-то называлась «чистой» - вход на нее стоил пять копеек, там размещалась шикарная кондитерская Каруты, - сидели на лавочках юноши в клешах, небрежно посматривая на прохожих из-под козырьков своих кепок. Грозно уставилась на море старинная пушка у горсовета, который многие по традиции называли думой… Словом, это был целый мир неповторимого, ни на один другой не похожего города, к тому же изнывавшего от летнего зноя.

Из распахнутого настежь окна звучал строгий, официально-правильный мужской голос:

«Постановление Совета Министров Союза ССР об увековечении памяти Михаила Ивановича Калинина. Первое. Соорудить памятники М. И. Калинину в Москве, Ленинграде и Калинине. Второе. Переименовать: а) город Кенигсберг в город Калининград и Кенигсбергскую область в Калининградскую область…»

- От же ж дела, а, - озабоченно покачал головой пьяненький хромоногий мужичок, толкавший перед собой тележку для заточки ножей. - Кенигсберг зачем-то переименовывают…

Из подъезда показался младший сын инвалида, Сережка. И глядел он на родителя без всякой симпатии.

- Отец! Опять?…

- А де Васька? - дал уклончивый ответ находчивый мужичок, стараясь дышать в сторону.

- Шлендается где-то…

- Подсоби, Сережка. - Фронтовик деловито взялся за край тележки.

Но сын продолжал смотреть на него укоризненно, сунув руки в карманы.

- Ну шо такое? - не выдержал наконец мужичок. - Ну, немного угостили добрые люди… Однополчанина встренул на Екатерининской… Мы с ним знаешь как под Алленштайном… Когда на нас эсэсовцы со «штурмгеверами» поперли…

- Каждый день?… Отец, мне Васьки за глаза хватает. Еще с тобой возиться!

- Сережка! - попытался насупиться фронтовик и даже пальцы сжал в кулак. - Ты на отца-то голос прибери, слышь!… Я ж за тебя, между прочим, кровь проливал! За твое беспросветное счастье…