Ликвидация (СИ)

- А что, собственно, произошло? - поинтересовался майор у Тони.

- Они мне не платят! - заявила певица, воинственно упирая руки в боки.

- Почему? По-моему, прекрасный голос…

- Меня уволили вместе с голосом! - запальчиво продолжала Тоня. - Выкинули из театра!

- Но вы же здесь! - рассмеялся Кречетов.

- И буду здесь!… - воинственно топнула каблучком певица. - Пока он не заплатит!

Воспользовавшись паузой, один из служителей вцепился в подол пышной Тониной юбки и потянул ее вниз. Отбившись от него веером, актриса снова грянула чечетку.

- Антонина Петровна, вы уже издеваетесь не надо мной, а таки над органами правопорядка! - тяжело вздохнул Шумяцкий.

Кречетов подошел к столу, протянул Тоне руку и тут же получил по ней веером.

- Товарищ Шумяцкий сейчас вам заплатит, - произнес майор, глядя на актрису снизу вверх. - Слезайте.

- Пусть сюда несут деньги! - заявила с высоты Тоня.

Кречетов обернулся к Шумяцкому, придав лицу недоуменно-холодное выражение. Он знал, что такой вид начальства оказывает верное воздействие на подчиненных. Подействовало и на этот раз. Хотя Шумяцкий никоим образом не был подотчетен перед военной прокуратурой округа…

Пока сильно уменьшившийся в размерах администратор, горестно сопя себе под нос, гремел ключами сейфа и трагическим шепотом отсчитывал деньги, Кречетов вновь повернулся к Тоне, не спешившей слезать со стола.

- А за что же вас уволили, Антонина Петровна?

- А вот за эту песню!

- Представляете, она ее на концертах поет, - понизив голос, встрял Шумяцкий. По всему было видно, что он страшно не хочет расставаться с потрепанной пачкой червонцев. - Позавчера выезжали на шефский концерт в рыболовецкий совхоз под Ильичевкой - спела!… Просто уму непостижимо…

- А что ж в этом плохого? - удивился Кречетов. - Красивая песня…

- Да вы что?! - возмущенно замахал пачкой денег Шумяцкий. - Это же песня женщины за два, простите, сольди! За два гроша! Буржуазное, с позволения сказать, псевдоискусство…

- Нич-чего подобного, - властно перебил Кречетов. - Это песня… м-м… итальянских партизан. Доблестных борцов с режимом Муссолини. В ней поется… - он повернулся к Тоне и едва заметно подмигнул ей, - в ней поется о девушке-связной. Два сольди - это пароль… Вот, и потом эта девушка героически гибнет в бою под Генуей… Так что вполне себе патриотическая песня. Еще споете нам, Тоня?

- Буду я еще надрываться, - пренебрежительно фыркнула артистка.

Кречетов и Шумяцкий одновременно протянули ей руки, но она ловко спрыгнула на пол без посторонней помощи, небрежно приняла у администратора пачку купюр, не считая, запихнула в сумочку и пошла к двери, независимо стуча каблучками.

- Антонина Петровна, а расписочку? - подал голос Шумяцкий. - Это ж деньги!…

В открытую дверь из коридора влетел веер и шлепнулся у ног администратора. Тот растерянно поднял его.

Кречетов весело рассмеялся. Похоже, что он не зря побывал сегодня в опере. Совсем не зря.

Поднявшись по лестнице, Гоцман долго не решался постучать. Тяжело было заходить сюда, но…

Нора открыла быстро, словно ждала. В ее руке дрожала оплывшая свеча.

- А мне сказали, шо вам дали электричество, - неловко произнес Давид.

Он пошарил по драным обоям, щелкнул выключателем. Ярко вспыхнула стосвечовка под потолком. Гоцман увидел лицо Норы - с тенями под глазами, горестными морщинками в углах рта, опухшее от слез.

- Выключите, пожалуйста… Я отвыкла от яркого света.

Проклиная себя, Гоцман поспешно погасил свет.

- Вы не пришли на похороны, - произнес он, проходя за Норой на кухню. - И на поминках вас не было… Я думал, шо-то случилось.

- Я стояла за оградой, - тихим, ускользающим голосом пояснила женщина. - Не знала, что у Фимы столько друзей.

- Если бы не война, их было бы гораздо больше… Они замолчали. Нора молча набрала воды в чайник, зажгла примус.

- Нора… Я ничего за вас не знаю… Фима не рассказывал…

В глазах Норы промелькнул секундный испуг:

- Лучше вы расскажите о себе… Кем были ваши родители?

Гоцман смущенно усмехнулся, пожал плечами. Присел на чемодан, но тут же испуганно вскочил, нашарил под столом колченогую табуретку и не без опаски перебрался на нее.

- Ничего особенного… Батя в порту бочки катал. Смешно, правда, - еврей-грузчик?… Он сам смеялся с этого. Говорил, шо никакой еврей, кроме него, на такую работу не мог бы поступить… Во-от. Потом, в империалистическую, воевал, закончил школу прапорщиков… Ну а в Гражданскую был в Красной армии, конечно.

Давиду показалось, что лицо Норы дрогнуло. А может быть, в этом было виновато неуверенное, колеблющееся пламя свечи.

- А потом?

- Потом работал в порту… Он до войны умер. И мама тоже… Она его очень любила. Прожила после него недолго совсем.

- Фима говорил, вы раньше были моряком…

- Нам было по семнадцать… Балбесничали… Марк решил взяться за ум. Уехал в Серпухов. Там школа была для летчиков… он еще говорил, шо название красивое - школа воздушной стрельбы и бомбометания… Он потом смешно про отбор рассказывал. Сидит человек у форме. Спрашивает: водку пьешь?… Ну, случается… Но нечасто. А танцуешь?… Бывает. Голова кружится, когда танцуешь? Нет. Значит, годен… Такой отбор.