Ликвидация (СИ)

Эммик не щадя сил бился за свое счастье. Его вишневые глаза были полны неподдельной страсти. Белая выходная рубашка насквозь промокла от боевого пота.

- Мама, я зарежу себя ножиком! - в отчаянии завопил Эммик, убегая в комнату. Видимо, он понял бессмысленность простого штурма и решился на военную хитрость.

- Режь! - патетически отозвалась тетя Песя. - Режь, делай маму сиротой!

Утирая слезы, она присела на истертые ступеньки лестницы. Из комнаты Эммика доносились грохот и звон вперемежку с воинственными криками. Пожалуй, даже ударник из оркестра, в котором играл Рудик Карузо, не смог бы понаделать такого шума.

- Давид Маркович!… - Завидя вошедшего во двор мрачного Гоцмана, тетя Песя подпрыгнула на ступеньках, как мяч, и извлекла из-за пазухи смятый листок. - Вы посмотрите, шо он ей написал! «Рыбанька моя»! Ой, я не могу… «Рыбанька»! Давид Маркович, она ж подействовала на Эммика через свою женскую часть! Он же ж не устоял, он такой доверчивый!…

- Тетя Песя, шо вы сыну жизнь ломаете? - заметил дядя Ешта.

- Вот уважаю вас! - взвилась от негодования тетя Песя. - У вас светлая голова, много повидавшая горя в этой прекрасной жизни! Но сейчас - тьфу вам под ноги! За ваше каменное сердце!

На галерее вновь показался решительно настроенный Эммик. Он раздувал ноздри и сверкал очами.

- Мама! - завопил он, неожиданно запуская в мать поочередно двумя большими суповыми ложками. - Я так и так уйду! Я убью тебя совсем, но я вырвусь до нее!…

С неожиданным для всех проворством он перевалил свое крупное тело через ограду галереи и брызнул к подворотне. Тетя Песя, нагнувшаяся было подобрать валявшиеся в пыли ложки, с воплем бросилась за ним.

- Кудой?! Она же красавица! Ты ей не сдался, ей же нужны только наши метры!… Она тебе обманет! Я вырву ее ноги!… Я знала ее мать, она в двадцатом году уехала с Врангелем из Крыма!…

- Эммик собрался на свиданку, - пояснил дядя Ешта Гоцману, провожая тетю Песю взглядом.

- А шо, как есть красавица? - с трудом улыбнулся Давид.

- Не видал, - серьезно отозвался Ешта.

Глядя на него, Гоцман тоже посерьезнел. Присел рядом на скамью, устало сложив на коленях руки. Помолчали.

- Сегодня подрезали Иону и двух его корешей… - негромко произнес сосед.

- Знаю.

- Спусти по-тихому… - попросил дядя Ешта, глядя в сторону. - Твой капитан со шрамом их переиграл. Не надо, шобы об этом много говорили… Иона по твоей наводке суетился. Люди могут не понять.

- Добро. А шо за капитана?

- Кличка Чекан, - буднично произнес дядя Ешта. - В Одессе светился еще до войны. Потом при румынах мелькал. Ни с кем близко не сходился. Подламывал сберкассы. Вроде работает на какого-то Академика… Кто такой - не знаю.

- Через кого всплыл той Академик? - напрягся Давид.

- Был такой мутный фраерок - Эва Радзакис… Крутил баранку инкассаторской машины. Потом исчез. До этого светился на восьмой Фонтана. Как-то под большой стакан болтанул, что в деле с Чеканом. Но тот не главный, крутит всем Академик.

- А кому это Эва сболтнул?

Но дядя Ешта, будто не услышав вопроса, задумчиво смотрел вверх, туда, где в вечернем небе чертили голуби. Где-то далеко свистели пацаны, прозвенел трамвай. С улицы доносились негодующие вопли тети Песи. Эммик отвечал издали, похоже, он был уже за квартал от нее.

- Давид Маркович, еще есть к тебе просьба… Хлопцы кровь свою пролили. Старались… Фиму не из наших кто-то тронул. Отмени ты свое слово. Не зли людей.

Гоцман взглянул на дядю Ешту сбоку - тот говорил вроде тихо, просительно, но лицо его закаменело.

- Ты мне угрожаешь, дядя Ешта?

Тот удивленно развел руками. А глаза были ледяными, как Черное море в январе.

Гоцман выдержал взгляд. Дядя Ешта вздохнул:

- Давид… Когда фашистам надо было задницу надрать, воры заодно с Советской властью были. И тебя уважили в горе. Все по-человечески. А дальше ж будет уже не по-людски… Зачем?

Гоцман помолчал немного, потом кивнул:

- Ладно. Последний вопрос. У кого Эва крутился на восьмом Фонтане?

Дядя Ешта снова вздохнул, медленно поднялся:

- Пора по домам…

И, уже тяжело ступив на порог своего небольшого домика, вдруг обернулся и бросил через плечо:

- Кажется, у Седого Грека. Точно не скажу…

Со стороны это, наверное, походило на пьяный танец на свадьбе - когда все уже подзабыли, зачем собрались, и цель существования заключается в том, чтобы потоптаться в центре комнаты, почти касаясь носами и иногда хватаясь друг за друга для равновесия. Примерно так двигались сейчас по кабинету УГРО Гоцман, Довжик и Якименко. Разве что это была не свадьба и пьян никто из них не был. Но возбуждение явственно читалось на их лицах. Это был тот самый момент в оперативном расследовании, когда все чувствуют: вот, пошло, пошло!…

- Седой Грек, Седой Грек… - бубнил под нос Довжик. - Что-то знакомое…

- Ну-ну-ну! - поощрял его Гоцман. - Напрягай!… Лицо Якименко внезапно просветлело. Гоцман и Довжик с надеждой уставились на него.