Ликвидация (СИ)

Гоцман хорошо знал, как неприятно человеку, когда ему в глаза направляют яркую лампу. Мысли невольно путаются, чувствуешь себя словно зверь в клетке. И еще режет глаза, больно режет глаза… Он прищурился, силясь разглядеть за световой завесой майора Максименко. Но разглядел только его сильные руки, игравшие ручкой, смутно - портрет над его креслом.

- Ну что, поехали? - весело осведомился следователь, раскладывая перед собой листы протокола. - Имя, отчество, место рождения и тэ дэ…

- Гоцман Давид Маркович, 1905-й, Одесса, - со вздохом, монотонно заговорил Гоцман. На миг ему стало странно - давненько не приходилось так вот говорить о себе. - Член ВКП(б) с 1942 года. Отец - рабочий порта, мать… Писать-то будете? - добавил он, разглядев, что Максименко не заполняет протокол.

- Успеется, - обронил тот и буднично добавил: - Кто еще состоит в заговоре?

- В каком заговоре? - От удивления Гоцман приподнялся на табурете.

- А какой бывает заговор? - весело поинтересовался Максименко.

- Бывает - от сглазу, от несчастной любви, - пожал плечами Гоцман. - Бывает…

- Это в твоей прошлой жизни. - Максименко нагнул лампу так, чтобы Гоцману стала видна его ехидно улыбающаяся физиономия. - А теперь один будет заговор - антисоветский…

Следователь неспешно встал, обошел стол. Улыбка с его лица пропала. Гоцман машинально взглянул на одинокую цветную колодку на майорском кителе. «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Даже выслужной «За боевые заслуги» нет, значит, меньше десяти лет в строю… Негусто пока, но ничего, дело наживное. И туфли у него чудные, штатские, из светлой кожи. Видно, сапоги следователю жмут, и на время работы он переобувается…

- Материала у нас на тебя, Гоцман… И главное, одно к одному: друг- карманник, сосед - вор, посещал сходку, договаривался с ворами, покрывал их… Ну, не сука ли ты, Гоцман?… - Максименко наклонился к арестованному. - И этого мало! Ты еще маршала-победителя с фашистами сравниваешь! Да тебя расстрелять за это мало… Да нет, чего тут расстрелять - сейчас урановые рудники есть. Ты сначала на Родину погорбатишься всласть, Гоцман, а уж потом…

Он непроизвольно запнулся - Гоцман молча, тяжело смотрел на него. На лице Максименко появилась неуверенная улыбка, быстро перешедшая в дробный хохоток. Он коротко размахнулся и от души ударил Гоцмана по лицу.

Арестованный упал с табурета на пол. Максименко несколько раз пнул его острым носком туфли. Отдуваясь, присел на корточки и примирительно похлопал по плечу:

- Ну, прости, прости. Не сдержался…

Увидев, что Гоцман поворачивает к нему лицо, майор коротким точным ударом разбил ему нос. Брезгливо вытирая костяшки пальцев, поднялся.

- Ну, что скажешь?

Гоцман медленно вытер с разбитого лица кровь, протянул руку к туфлям Максименко и, прежде чем тот успел отскочить, провел окровавленными пальцами на гладкой светлой коже пять уродливых бордовых полос.

- Шикарные у вас штиблеты, гражданин следователь…

Камера давно спала, когда его впихнули в тесное пространство, наполненное душным запахом давно немытых тел, несвежей одежды, прокисшей еды, параши, всхлипами, стонами и бормотанием спящих людей. И только несколько человек, сидевших на лучшем месте - на нарах у окна, - играли в карты, время от времени обмениваясь непонятными постороннему замечаниями.

Увидев, кого привели в камеру, один из шестерок, следивших за игрой паханов, с радостной улыбкой двинулся к Гоцману:

- Ой-ой-ой… Кого ж я вижу… Неужели шо-то сдохло в нашем лесу и доблестные органы правосудия взялись за настоящее дело? Наше почтение гражданину начальничку… И на чем же ж мы прокололись? Шо такое нам интересное крутят, хотелось бы знать? Шо-нибудь интеллигэнтное типа 58 дробь 10, шоб уж не меньше десятки?…

Гоцман молчал, глядя в наглую физиономию шестерки. Тот протянул руку к кителю, к знаку «Заслуженный работник НКВД», и тут же дико взвизгнул на всю тюрьму: стальные пальцы Давида, перехватив руку, нажали на болевую точку.

- Уймись, Соленый… Залезь под нары и там лежи, пока не поумнеешь. - Громоздкий, хмурый авторитет по кличке Стекло неторопливо отложил карты и поднялся с нар. - А тебе здравствуй, Давид Маркович. И ляжь поспи хоть немного до подъема. Тебе, я вижу, досталось. За шо - не спрашиваю…

Утро маршала Жукова прошло как обычно, по строго заведенному порядку. В половине седьмого ординарец аккуратно постучал в дверь спальни. Сладко спавшую рядом лейтенанта медицинской службы Лидочку Захарову Жуков будить не стал, поднялся быстро и бесшумно. Фыркая, умылся тепловатой водой, побрился, надел поданный ординарцем костюм для верховой езды. К крыльцу дачи уже подвели гнедого жеребца, который встревоженно рыхлил копытом землю.