Ликвидация

Зашел к Константинову, которому доложил о выполнении поставленной задачи. Разговор с ним был, как никогда, тяжел. Он ознакомил меня с положением дел группы войск. Они были далеко не так блестящи, как казалось со стороны. Положение группировки с каждым днем становилось хуже. Москва подкреплений в виде боевых соединений не присылала, что было и ежу понятно. Для переброски только одного стрелкового батальона без тяжелого вооружения требовалось не менее 45 транспортных самолетов типа Ю-52. Лишних транспортных бортов нашему командованию взять было неоткуда. Большинство транспортных самолетов ВВС были задействованы на поддержке остатков войск, находящихся в окружении в районе Вязьмы и Смоленска. Нас же поддерживал только транспортный отряд Паршина и часть МОАГ, а это капля в море. Сформированные из бывших пленных части на линии соприкосновения с врагом несли потери не только от врага, но и дезертирства. Все госпитали были «под завязку» забиты больными и ранеными. Не хватало продовольствия, боеприпасов, зимней одежды и медикаментов. Мы-то в Лиде, сидя на трофейных складах, этого не замечали, а в Минске все было очень сложно. Продовольствие, захваченное на складах в Минске, быстро сокращалось. Нужно было кормить не только военных, но и гражданское население. Возникли большие проблемы с обеспечением населения и частей топливом для обогрева домов. Пришлось часть прошедших «фильтр» отправлять на лесо– и торфозаготовки. Туда же отправили и пленных немцев. Город и его окрестности постоянно подвергались налетам авиации врага. Обе авиагруппы Особого назначения не справлялись с потоком эвакуируемых. Положение на фронте было тяжелым. Если на северном и северо-западном участках, где действовали мы, оно было более или менее нормальным, то на остальных участках обстановка была очень сложной. Прорваться к Логойску, Жодино и Осиповичам не удалось. Немецкое командование, маневрируя резервами, сдерживало наше продвижение. Тяжелые бои шли под Столбцами и Несвижем. Ставка же требовала расширения освобожденной территории. На бумаге группировка выглядела сильной, имевшей на вооружении авиацию, танки и артиллерию. На самом деле в строю было не более 32 тыс. человек военнослужащих и около 5 тыс. партизан, тонкой линией растянутых по линии фронта. Главной ударной силой были части, переброшенные из-за линии фронта. Основными проблемами в срыве нашего наступления Константинов считал слабую «сбитость» подразделений, отсутствие надлежащей разведки, «партизанщину», отсутствие необходимого боевого опыта у комсостава, освобожденного из плена (500 командиров скрывалось среди пленных красноармейцев в лагере на Масюковщине, еще около полутора тысяч находилось в «Zweiglager» на Переспе) и в штабах группировки. Тем не менее Михаил Петрович не унывал, говоря, что не все так плохо и есть время все поправить. Нам пока противостояли только тыловые, охранные и вспомогательные части Вермахта и полиции. Из-за этого группировке удается бить врага. В конце того разговора мы с ним обсудили дальнейшие планы действий моего отряда. Выслушав мое предложение об оставлении нами Лиды и отходе на линию «старой границы», генерал в этом отказал, сославшись на необходимость как можно дольше держать линию фронта дальше от Минска. Нужно было выиграть время для формирования новых подразделений и проведения мобилизации местного населения. Нам была поставлена задача – продолжать активные действия на всех направлениях, особенно на Барановичском и Слонимском. Требовалось провести разведку в направлении Гродно и Вильно, изучить возможность нанесения туда удара для освобождения пленных в местных лагерях. При этом подкреплений нам не обещали. Мы своей активностью просто обязаны были уверить немецкое командование, что основной удар группой войск будет наноситься из нашего района на север в тыл ГА «Север». Моего начштаба он так и не вернул, сказав, чтобы выкручивался сам – «не маленький, а он здесь нужен», Алексеева припахали в оперативный отдел штаба группировки…