Лилея

— Неужто с Грегорианского на Юлианский? — Нелли не поверила своим ушам, и хорошо сделала.

— Какой там! Хотят, чтоб нынче был первый ихний год, а до них чтоб вообще годов не было. И чтобы жить без воскресений. Не слишком-то я стал прислушиваться, меня боле тревожило, кого при мне оставят.

— Сколько уж я тут, а безумиям санкюлотским не надивилась. Счисленье лет с себя начать, экие болваны самовлюбленные, а, братец? Было б смешно, когда б жутко не было. Ну, до такого, чтоб без воскресений жить, даже они добраться не посмеют. Впрочем, ну их совсем. Ты говоришь, синие все ушли болтать…

— А со мною остался только один рябой солдат Радуб, — продолжил Роман. — Он сидел себе на порожке, вырезывая из баклуши новую ложку ножом с рукояткою в виде попугая. Ножик тот с костяною фигуркою я приметил у него уже давно, но притворился, будто вижу впервой. «Сударь, а что у Вас за птичка на ножике?» — спросил я. — «Таких птиц привозят из колоний, — с важностью ответил тот, продолжая строгать. — Но вот бы ты удивился, когда б услыхал, что пичуга сия может разговаривать по-людски». — «Да Вы шутите!» — «Ничуть не бывало, она зовется попугай и может выговаривать слова. Вишь, какой у нее клюв!» Он поднял ножик повыше. По чести сказать, фигурка не была уж слишком достоверна, если сравнить хоть с нашим Кошоном. Но я сделал такое лицо, будто она невесть как красива.

Нелли не удержала улыбки. Положительно, Роман, ежели делал себе такой труд, мог быть не дитятей, а сущим ангельчиком. Но как же удалось ему столь успешно заболтать солдата, чтобы сбежать?

— Радуб пустился рассказывать, как десяток лет назад купил фигурку в лавке, а на рукоять посадил сам. «Никогда не видал такого красивого ножа, — сказал я. — Можно мне его подержать?» — «Да он вострый, чего доброго поранишься», — засомневался тот. — «Не беспокойтесь сударь, я не поранюсь! Я вить уже большой!» Солдат ухмыльнулся и протянул нож мне. Сперва я разглядывал рукоятку, поворачивая ее так и эдак, потом перехватил, попробовал пальцем сталь лезвия. Восхищение мое было лестно рябому, но наблюдал он за мною уж невнимательно. Я же, выждав, когда он поднимется и повернется ко мне удобней, со всех сил всадил нож ему в печень, по самого глупого попугая. Дядя Филипп вить мне показывал, где у человека печень.

Нелли хотела что-то сказать, но губы ее словно онемели, не в силах пошевелиться.

— Вострым краем нож угодил книзу, чуть наискось, — безмятежно повествовал Роман. — Я почти повис на нем, но смог немножко повести вниз, а затем повернуть лезвие и дернуть кверху. Когда бьются на шпагах так, понятно, не делают, но я решил, что будет надежнее. Он и уразуметь ничего не успел, как завалился на спину и забил по полу сапогами. Крови было столько, что синий мундир сделался черен. Не весь, камзол по грудь, а штаны до колен.

Онемевшие губы шевелились, словно сами по себе беззвучно говорили какие-то слова. В спокойных синих глазах брата Нелли словно в книге прочла, что проделан весь кунштюк был куда быстрее, чем пересказан. Что говорить, солдат заслуживал смерти. Нелли была уверена, что эдакой животный добряк равно способен как побалагурить с дитятею, так и отволочь его на гильотину. Но Роман, ее маленькой Роман, убийца! Всего два года, как он ответствен перед Богом за свои земные дела, и уже должен отвечать за смертный грех! Положительно, из него святой не вырастет!

Елена засмеялась, сперва сухим гистерическим смехом, затем, когда хлынули слезы, со странным облегчением. Стиснув брата в объятиях, она плакала и смеялась, а его кудри, играющие солнечными зайчиками невзирая на сумрак облачного дня, щекотали ее лицо и мокли от слез.

— Да полно, Лена, — недовольно вырываясь, проговорил мальчик. — Разве я дурак какой? Я же месяц выжидал, покуда выдастся подходящий случай. Не плачь, все же хорошо!

— Лучше не бывает, — ответила Нелли, еще раз прижавши брата к сердцу, мчащемуся галопом в какие-то черные, черные бездны.

ГЛАВА XXXIX

— Не в обиду тебе будь сказано, дружок, а возможности свои ты рассчитал неверно, — говорил день спустя Роману господин де Роскоф на следующем биваке. — Меж Бретанью и Бельгией еще Нормандия, а оная первое вся занята врагом, а второе — лесной обширный край. В нормандских лесах ребенку твоих лет сгинуть — плевое дело. К тому ж осень началась, холода. С каждым днем теперь хуже путешественнику. Нет, до благополучных пределов ты б не добрался. Воистину чудо, что пересеклись пути твои и сестры.

— Ну, дедушка Антуан, я не хотел зряшно доверяться незнакомым людям! — обиженно заспорил мальчик. — Который уж раз объясняю! Ну как открылся б я какому крестьянину, а он бы меня и воротил к синим? Из образованных тож многие глядят не тем, чем взаправду. На человеке не написано, что он не предатель!