Лилея

Мальчик кивнул головою — милостиво и величаво не по годам, и протянул рукою свой цветок Роману. Принимая цветок, Роман отчего-то опустился на колено, на мгновенье зарылся лицом во влажные лепестки, затем выпрямился, подошел к Платону и отдал цветок ему. Теперь Платон, принимая лилею, преклонил колена. Лилея скользила по рукам детей, а неизвестный мальчик улыбался, глядя за торжественным путешествием цветка.

— После такого сна и умирать весело, — улыбаясь сказала Нелли озабоченной Параше, чье лицо склонялось над ней.

И словно ответом на ее слова в замке вновь заскрежетал ключ. Дадут ли ей по дороге рассказать этот чудесный сон подруге? Вот жалость, если не получится. Обидно также и идти на казнь такой чумичкой: волоса разметались по плечам, корсет распущен, когда только Параша так ослабила шнуровку, она и не заметила.

Но смерть откладывалась вновь. В узилище столкнули молодую черноволосую женщину, чей наряд удивил было Нелли, покуда она не догадалась, что та, верно, актерка, арестованная перед представлением либо после него. На комедиантке был несомненный наряд восточной царевны, быть может весьма выразительный при свете рампы.

— Сиди тут с другими дармоедками, воровка! — грубо напутствовал ее солдат.

— Ишь разоряется за мои же деньги, — недовольно проворчала девушка, и Елена не враз сумела осознать, что та говорит по-русски.

— Катька! — страшным шепотом произнесла Параша.

ГЛАВА XII

Сколь удивительно вновь созерцать дружеское лицо после десятилетия разлуки! Оно похоже на незнакомый дом, из окна коего выглядывает старый приятель! Выглянул, спрятался, снова выглянул, не скрылся вовсе, но отступил в полумрак горницы — еле приметен… Лицо Кати-женщины, взрослой Кати, округлилось, утративши детскую ее резкость подбородка и скул. Соболиные брови, гордость давней девочки, почти сошлись в переносье властной и мрачноватою чертою. Впрочем, это было единственное, изобличавшее брюнетку даже при убранных под глухой чепец волосьях: в смуглоте Катиной кожи не было и в помине того грубого тону, что делает большую часть брюнеток как бы неумытыми, яркие губы не оттенял темный пушок, доставляющий обыкновенно столько огорчений темноволосым дамам.

— Ростом-то, ростом эко не вышла, а вить одномерками были! — Катя, в свою очередь, наслаждалась неузнаваньем-узнаваньем. — А ты-то зато, негодница, и меня пальца на три выше, обеих нас обошла! И вроде как дородства поубавилось!

— Дородство в рост утекло! — смеялась, осмотрительно зажимая рот ладонью, Параша. — А тебе, небось, теперь мальчонкою не наряжаться!

— Да уж, пожалуй! — Катя скользнула взглядом по тончайшей своей тальи, круто переходящей в округлые бедра. — Все глазам своим не верю, неужто вправду вас вижу?

— Катька, откуда ж ты взялась? — наконец обрела дар речи Нелли.

— Разве не сами весточку посылали? — молодая цыганка усмехнулась. — Нелли за Филиппа вышла, а теперь едет с Парашею на мужнюю родину. Али не так?

— Мне-то подумалось было, та молодка и не поняла ничего.

— Это вы, горгие, ничего не понимаете. С нашим куражом тайны мимо не гуляют.

— А сюда ты как попала-то? В одну камеру с нами? Уж, небось, не случаем.

— Я ж сказала, денег дала, чтоб к вам заперли. Допрежь повызнала, понятное дело, что да как. Командиры ихние любой ерунде верят. Взялась одному по руке погадать, он и рад. А уж слаб-то на цыганский глаз! Только поймала его глазами-то, как пошел все выкладывать, ровно пьяный.

— Много народу с тобой?

— Народу? — Катя вздохнула. — Долго рассказывать, недосуг теперь. Одна я здесь, касатки мои.

— Одна? — недоуменно повторила Нелли. — Я думала, твои цыганы нас отбивать станут, как на эшафот пойдем.

— Я тоже так замышляла, да иначе все повернулось.

— И как же тогда выкручиваться станем? — Нелли не слишком обеспокоилась Катиным одиночеством. Раз она тут, так уж знает, что делать.

— А нам для того толпа и не нужна. Пораскинула я мозгами прежде, чем голову в мешок змеиный совать. Зелье у меня есть одно при себе, — Катя сделала рукою опережающий жест в сторону Параши. — Не из трав зелье, зелье злое. Человек, как изопьет его, делается мертвец-мертвецом. Холодный, оцепенелый, да только все слышит-видит. Примут нас за мертвецов, сами из узилища выволокут. А там уж есть у меня человечек проследить, чтоб в землю не закопали надолго. Недолго-то придется потерпеть, ничего не сделаешь.

В подземельи сделалось вдруг совсем темно.

— Дура, ты, Катька, — с горечью произнесла Нелли. — Только себя зря загубила, а нас не выручила. Не знаешь, что они тут с мертвыми делают. Уж коли мне суждено, чтоб над телом моим надругались…

Катя попыталась возразить, но на сей раз Нелли остановила ее взмахом руки: невольное содрогание членов некоторое время мешало ей продолжать.

— Уж коли суждено, чтоб над телом надругались, — продолжила она наконец, — так уж лучше, знаешь ли, над мертвым телом, чем живой угодить в руки живодера!