Лилея

— Пустим вперед отряд добровольцев. Опять же, будет большая стрельба, поймем и другой отряд не пошлем. А вошедшие растекутся.

Синий рассуждал вполне здраво, и Елене сделалось не по себе. Не свалял ли Ан Анку дурака, науськивая синих на монашескую обитель? А вить Белого Лиса в монастыре нету. Давеча Ан Анку сказал, что они туда не держат пути. Скорей всего, никого там нету, кроме монахов, и не выместят ли на них злобу синие?

— А скоро ль прилив, мужик?

— Через час, поторопитесь, так поспеете.

— Десять раз успеем! Рота, вперед!

Мимо щели замелькали синие мундиры.

— Только одна рота, жаль! — Ан Анку прыгнул на палубу баркаса, лодка качнулась. — Можете выйти, дамы, теперь будет, на что поглядеть.

Никто из десятков бегущих по ровному влажному песку людей не обернулся, не увидел трех молодых женщин, глядевших им вослед. Мелькали султаны, ранцы и скатки на спинах, бойко перебирали сапоги. Как же легко им бежать, бежать к беззащитному монастырю!

Вот уж последний сапог сошел с колючей травы на песчаную гладь.

Синие фигурки раскинулись широким веером на подступах к монастырю, словно оловянные солдатики Романа. Несколько из них волокли пушку, коей, видимо, намеревались дать поближе залп по воротам. Елена с испугою подметила, что при виде кулеврины Ан Анку скривился в несомненной досаде.

Как же легко им бежать!

Или не так уж легко, песок подале от берега, верно, оказался вязким. Солдаты переходили один за другим на шаг, с трудом вытаскивая погружающиеся по щиколотку ноги. Один, к смеху товарищей, умудрился провалиться по колено. Напотешившись, трое принялись ему помогать — и тоже оказались выше сапог в песке.

— Там трудно пройти? Да?

— Тише. — Ан Анку с очень странным выраженьем лица глядел на синих. — Молчи и смотри.

Та же неприятность случилась еще с десятком солдат разом. Между тем те, что увязли первыми… они были в песке уже почти по бедра! Теперь над полосою отлива неслись уж не смешливые, но полные страха и злобы крики.

— Пушку-то как жалко, — наконец заговорил Ан Анку. — Что б им ее оставить на берегу! Хорошая пушка, мы б ее окрестили Черной Рыбой или Веселой Бабушкой, как бы она пришлась ко двору! Так нет, поволокли за собой!

— Но что… Что это?! — Не выдержала Параша. — Отчего их затягивает в песок?

— Так пески-то зыбучие… — Ан Анку задумался, словно переставши слышать отчаянные вопли, что щедро разбрасывал теперь поднявшийся вдруг ветер. — Не знаю я, как это растолковать. Ну, вроде как земли под ними нету. Бездонные они. Всегда так было тут, испокон веку.

— Ага! Монахи только плавают на лодках! — воскликнула Катя.

— Да нет же, зачем. И монахи в отлив ходят, и паломники. Только для того, чтоб по пескам ходить, надо уж либо родиться здесь, либо с проводником. Зыбучий песок надобно уметь чуять.

Одну далекую синюю фигурку затянуло по самое грудь, но остальные по-прежнему трепыхались стоя по бедра а то и всего лишь по колени, еще свободные, совершенно живые, размахивающие руками.

— Пески столь смертоносны?

— Да когда как. Иная дурья башка пройдет, не знаючи, и монастыря преспокойно достигнет. Известно, дуракам щастье. Но уж когда такая орава разом топает, тут пески начинают ходуном ходить.

Некоторые синие, не увязшие ничуть, в ужасе мчались обратно к берегу — и в свою очередь увязали.

— Нет, очень даже можно иной раз и уцелеть, — Ан Анку принялся вытаскивать из баркаса ружейный запас.

Словно в подтверждение его слов, несколько синих, верно, не вконец потерявшие со страху голову, сгрудились на неподвижном пятачке. Еще два или три уцелевших, оценивая каждый свой шаг, осторожно пробирались к ним.

Подобная же группа образовалась и вовсе вдали.

— Этим повезло, — непонятно заметил Ан Анку. — Они умрут быстро.

Смертоносный песок не с одинаковою скоростью поглощал свою добычу, теперь это было уже очевидным.

Несколько человек теперь походили на отрубленные но живые головы. Даже издали невозможно было не заметить всепоглощающего ужаса в их лицах.

Нелли забил озноб. Живьем погрузиться ледяную зыбкую тяжесть, последние мгновенья ловить солнечный свет, зная, что ослепнешь сейчас от навалившегося на веки песка, барахтаться, словно угодившая в тесто муха, еще думать, но уже терзаться лютыми мученьями удушья! И чем медленней сие инфернальное погружение, тем ужасней страх!

— Какая страшная смерть, — тихо прошептала она, но Ан Анку услышал.

— Да, смерть страшная, — глухо ответил он. — Только едва ли страшней смерти тех семерых детишек на ферме под Го-де-Прэ, которых сожгли живьем в амбаре. Тридцати дней не прошло, их души витают еще низко. Пусть детки порадуются.