Лилея

- Бывает и в жизни, как видишь, - Филипп де Роскоф еще раз обнял жену. - Вишь, туча-то какая идет! Сойдем-ка, пожалуй, в каюту. Многовато, на мой вкус, чтоб вода была и сверху и снизу!

ГЛАВА XLVI

С Никитою Сириным супруги расстались еще в порту: дела Воинства призывали его поворотить в Ревель.

В Санкт-Петербурге пробыли без малого месяц: Филиппу надлежало выправить бумажное положенье многих своих дел, находившихся в самом хаотическом своем состоянии ввиду всех арестов, оправданий и путешествий. Из столицы в Тверь ехали уже хорошо установившимся санным путем. В Твери чаяли пробыть самое большее день, а вышло шесть недель.

Когда последний солоноватый морской ветерок растаял в воздухе, Нелли начала ощущать неприятное стесненье дыхания. Все казалось ей душно, все просила она проветрить в карете, но клубами пара врывающийся через приподнятое окно холодный воздух, казалось, не приносил никакого облегченья.

Чуть лучше стало, когда вокруг поднялась справа и слева густая стена соснового бора.

- Ну, благодарение Господу, Нелли, ты хоть разрумянилась немного, - Филипп работливо кутал ноги жены в легкую песцовую полсть.

- И, милый, хорошо, что англичанок здесь теперь нету, - улыбнулась Елена. - Не хотела б я, чтоб ты сравнивал мой румянец с ланитами Дуврских красавиц. Раньше думала я, признаться, что об особенном у англичанок цвете лица романисты все сочинили.

- Не в принадлежности к аглицкой нации его причина, - слегка обиделся Филипп. - У норманнских наших девиц румянец точно таков же - розан во льду. Это, друг мой, Ла Манш. Не умею тебе сказать отчего, но это он рисует сии акварели.

- Соленые акварели, аквасоли, - Елена улыбнулась, но вновь мучительно ощутила вдруг, сколь недостает ее легким запаха моря.

Ночью ей приснилась тюрьма Консьежери, сокрывающая в стенах своих омерзительные тайны революции. На рассвете ее разбудили муки удушья.

Страшный припадок длился почти сутки. Борясь за каждый свой вдох, томительно мечтая уж не о прекращении мучений, но хоть о том, чтобы несколько минут отдохнуть от них, Нелли заставляла себя без конца повторять слова Параши: «Это не смертное!»

Это не смертное. Она обрела мужа не затем, чтоб сейчас с ним разлучиться. Проходит все плохое, пройдет и это. Это не смертное. Один из ударов, наносимых прекрасной Франции, пришелся по ней. Ничего. Люди живут и с худшим, а она научится жить с этою раной. Она будет жить с этим, но она будет жить. Это не смертное.

- Господи, Нелли. - На Филиппа было страшно смотреть. Странно повзрослевшим глядел и Роман, подошедший к ее кровати с другой стороны. Кроме них в нумере был незнакомый господин, убирающий в сафьяновый мешок окровавленные инструменты. Рука немилосердно болела в локтевом сгибе.

- А вот крестьяне в Бретани кровь не пускают, ты разве забыл?

- Сие решительно необходимая мера, сударыня, ибо способствует обновлению сил организма, что в свой черед способствует преодолению болезни, - с важностью заметил эскулап.

У Нелли были большие сомненья, однако ж она не стала их высказывать. Уж коли дыханье ее выровнялось, так и вред кровопускания едва ли слишком велик.

Неделю пролежала она в постеле вовсе без сил, на другую стал ворочаться аппетит и появилось желанье разговаривать.

Небольшие прогулки с каждым днем делались длинней.

Теперь уж вовсе бодрой она ощущала себя, однако ж пришлось задержаться вновь: снег таял, являя непролазную грязь.

Тверь - красивый городок в наикрасивейших лесах, оказалась не самым лучшим местом для того, чтоб переждать распутицу. Осмотреть его оказалось легко в два дни. Общество же местное быть может и было весьма достойным, только Росковы общества не искали. Воистину нет в жизни большего искушения терпенью человеческому, нежели долгое путешествие, затянувшееся в самом своем конце! Пенаты родного очага, мелкие и довольно послушные созданья, в такую пору наделены волшебною силою говорить властно и громко - их зов слышен издалёка.

Жили лишь новостными листками, с изрядным запозданьем доносящие французские вести.

Газету, оповещающую о казни королевы, Филипп, как выяснилось после, от нее утаил, возведши напраслину на постилиона. Слишком еще тревожился он за здоровье жены. Зато немало проговорили они о процессе жирондистов, немало насмехались сквозь слезы над вульгарно-пышным праздником «Разума», что закатил в столице Робеспьер.

- Робеспьер принес Верховному Разуму жертву из цветов и колосьев на алтаре свободы… В роли жреца выступил, стало быть…Специально строили деревянные статуи, знаменующие собою пороки, чтоб их сжечь перед народом… - читал Филипп.

- Вроде как чучелу на Масленницу, что ли? - Роман все чаще принимал полное участие в их разговорах.

- Ты глядишь в самую точку, - сериозно отвечал Филипп. - Все сие изрядно напоминает мне языческий разгул во времена Юлиана Отступника. Ты еще не учил о нем, но скоро прочтешь. Гиштория повторяется, нужды нет.

- А еще газет не пришло? - Елена с тоскою глядела на потоки дождя в гостиничном оконце.

- Откуда, уж и так эти за конец октября. На ихнем собачьем языке сие брюмер.