Лили. Сказка о мести

Она прижалась к стене и немного постояла в проулке, прислушиваясь к людской суете на улице, но не услышала ни шагов, ни грохота колес, ни детского плача. Она представила, как тысячи незнакомцев, населяющие этот закуток Лондона, сейчас отдыхают дома или пьют в «Розе и короне»[9], усталые после трудового дня, но умиротворенные, и позавидовала им – тем, кому не довелось узнать, что матерью им приходится чудовище.

Задняя дверь Дома спасения представляла собой старую железную дверь на полозьях, которая вполне могла бы служить входом в тюремную камеру. Лили стояла перед ней с мешком в руках. Во рту у нее пересохло, она поежилась от вечерней прохлады. Но она знала, что не уйдет. Разве не была она «мисс Негодницей»? Мисс Негодница не сворачивала с выбранного пути.

Она решила, что железная дверь загремит от ее стука и это привлечет внимание соседей, поэтому подобрала с пыльной дороги камень и тихонько постучала им в косяк. Подождала. Через некоторое время она услышала знакомое шарканье. И где-то совсем рядом раздался голос Френсис, мягко прошептавший: «Кто там?» Словно она ждала того, по кому истосковалась.

– Лили Мортимер, – сказала Лили. – Я кое-что для вас принесла.

– Кто?

– Лили Мортимер. Я купила у вас Марию, а сейчас хочу показать вам нечто важное.

Повисла тишина. Лили хотела постучать еще раз, но тут дверь медленно приоткрылась. За ней стояла Френсис Куэйл с масляной лампой в руках. На женщине был старый стеганый халат из атласа, некогда роскошный и блестящий, но засалившийся от времени. Волосы ее торчали во все стороны, являя собой непослушное буйство, которое могло в любой момент заняться огнем от лампы.

– Что принесла? – спросила она.

Лили протянула мешок, который был завернут в чистую простыню.

– Я все вам покажу, – сказала она, – потому что это то, что вы захотите увидеть. Но сначала позвольте мне войти. Простите, что я так поздно.

Лили шагнула внутрь, и Френсис Куэйл уставилась на нее с открытым ртом, и Лили поняла, что женщина не узнала в ней ту, с кем уже встречалась; Лили была для нее просто очередной незнакомкой, которая однажды заглянула в лавку, и ни за что в своей жизни, проведенной во лжи, Френсис Куэйл не подумала бы, что их может связывать нечто жуткое.

Они прошли сквозь темный холл, и Френсис Куэйл открыла дверь в небольшую гостиную с зелеными креслами и софой и сервантом из красного дерева, который был уставлен бутылками с какой-то янтарной жидкостью. Миссис Куэйл зевала. Дыхание ее было зловонным. То ли она проснулась от стука в дверь, то ли сидела в одном из зеленых кресел и пила. Лили заметила на низком столике возле софы горсть серебряных полукрон и стопку мятых банкнот и подумала: «Так вот чем она занята вечерами: пересчитывает свои деньги». И это оказалось важным наблюдением, ибо ей стало ясно, как легко было бы проникнуть в эту гостиную тайком и совершить ограбление. И ее пробрала дрожь, поскольку мысль о том, чтобы ограбить эту женщину, завладеть ее деньгами, чтобы купить то, о чем ей мечталось, внезапно привела ее в восторг, и почему-то она подумала о своей мертвой подруге Бриджет и ее серебряном шестипенсовике и сказала себе: «Если я украду эти деньги, то мне не будет стыдно, потому что это будет сделано во имя Бриджет, и я потом смогу купить кофе, и масло, и сало, и муку, и приготовлю обед из тех же продуктов, что продавались в лавке Инчбальдов, и в мыслях моих будет Дружба – одна из самых ценных в мире вещей».

Лили и Френсис Куэйл сели, и Лили все теребила мешок, завернутый в простыню. Руки ее дрожали, когда она сказала:

– Я принесла вам то, что, как мне кажется, однажды было вашим. Откройте и посмотрите, не знакома ли вам эта вещь.

Она отдала пухлый сверток миссис Куэйл. Френсис Куэйл снова зевнула, а затем ее артритные пальцы принялись расковыривать узел. Где-то в комнате тикали часы, и летняя тьма за окном становилась все гуще, будто гроза готовилась прорваться с эссекских болот и затопить весь город.

Справившись с узлом, миссис Куэйл раскрыла сверток и поднесла его к масляной лампе, чтобы рассмотреть, что там внутри. Лицо ее ничего не выражало. Она развернула мешок и сунула в него руку, но ничего, похоже, не нащупав, вынула ее.

– Вы принесли мне старый пустой мешок, – сказала она. – Зачем он мне?

– Он для того, – сказала Лили, – чтобы освежить вашу память. Вы прежде не видели этот мешок?

Миссис Куэйл поднесла его ближе к глазам, продолжая ощупывать ткань мешковины. «В любой момент она все вспомнит, – думала Лили, – и тогда моя последующая жизнь будет омрачена родством с этой женщиной». И она наблюдала за ней, высматривая любой жест, любой намек на скорбь этой женщины, вызывавшей у нее отвращение. Она едва ли не мечтала, чтобы эти признаки вины показались как можно скорее – чтобы все это уже закончилось. Но Френсис Куэйл была все так же спокойна. На лице ее было написано замешательство и ничего более. И Лили извелась; ей хотелось поторопить его, этот миг откровения, миг, который изменил бы все.

– Загляните внутрь еще раз, – сказала Лили. – Тогда вы вспомните…