Лили. Сказка о мести

Артритные пальцы заползли в мешок, и нащупали там волосы, и вытащили их на свет. Волосы были седыми.

– Волосы? – спросила она. – Чьи это волосы?

– Я не знаю чьи, – Лили старалась говорить как можно спокойнее, но произносить слова ей было трудно – так пересохло у нее во рту. – Возможно, вы использовали их для парика, когда работали у Белль Чаровилл.

Френсис Куэйл прикрыла рот рукой в попытке подавить очередной зевок.

– Кто такая Белль Чаровилл? – спросила она.

– Вы ее не помните?

– Нет. Никогда не слыхала этого имени.

– Нет, слыхали. Вы прекрасно знаете, кто такая Белль. Вы работали у нее в «Лавке париков» на Лонг-Акр. Когда были молоды.

– В «Лавке париков»? Нет…

– Работали. Вы работали на Белль, а потом, когда вас настиг позор…

– Позор? Какой еще позор?

– Дитя. А потом…

Теперь уже Френсис Куэйл воззрилась на Лили. Ее взгляд, мигающий и рассеянный из-за спиртного, внезапно посуровел.

– Простите, дорогуша, – сказала она. – Но я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. Можете еще разок мне все втолковать?

Лили смотрела, как она возвращает волосы в мешок и откладывает его в сторону – бережно и спокойно, не так, как сделала бы та, у кого он вызвал бы страх или отвращение, и внезапно в сердце у Лили распустилась надежда, что она неправильно все поняла. Усилием воли она заставила голос не дрожать и сказала:

– Я слышала, что вы работали в «Лавке париков» у Белль Чаровилл. Она сказала, что вы были одной из лучших ее работниц. А потом…

– Нет, – перебила ее миссис Куэйл. – Да откуда вы взяли такую идею? Я в жизни не бывала на Лонг-Акр. Ни разу. И парик смастерить не способна. Уж не знаю, как вам пришло такое в голову.

– Надежный источник сообщил мне…

– Какой такой источник?

– Белль Чаровилл. И один из ее работников проследил за вами, когда вы шли сюда, в Дом спасения.

– Что ж, кто бы там за кем ни следил, это была не я. Говорю вам, я не знаю Белль Чаровилл. В молодости я работала прислугой. Я убиралась и стирала у епископа, святого человека, и он меня не увольнял, потому что я работала на совесть, и это у него я однажды стащила молитвенник с переплетом из слоновой кости – единственный мой грех, да и тот вынужденный, – чтобы добрать то, что он мне недоплачивал. И я продала ту книгу за десять шиллингов, и так мне и пришла мысль о Доме спасения. Епископ Томас Маггс, так его звали. Сейчас-то он уже помер, но вы разузнайте у его домашних в Стретеме, правда ли я отдала тому месту лучшие годы своей жизни и растеряла там всю ту красоту, какая мне досталась, но не упоминайте молитвенник, поскольку Маггс так и не понял, что это я его стащила, как не понял и много чего еще. Он думал, что я слишком честна, чтобы совершить такое преступление.

Лили молчала. Впервые за все это время она отвела взгляд от миссис Куэйл и огляделась, будто ища подтверждение тому, в чем уверилась, но в гостиной было темно. Она встала и прошла в лавку религиозных товаров, где были выставлены все реликвии. Она достала Библию с высокой полки и вернулась с ней туда, где сидела Френсис Куэйл, растягивая рот в очередном зевке.

Лили протянула ей Библию. Она сказала:

– Я знаю, что вы устали, и скоро оставлю вас в покое, но сначала положите руку на эту книгу и поклянитесь мне, поклянитесь на «Слове Божием», что это не вы завернули младенца в этот мешок и бросили его на верную смерть.

– Завернула младенца в мешок? Бог ты мой, дорогуша, да как вам вообще такое в голову пришло?

– Пришло, потому что я была этим младенцем. Меня оставили умирать возле ворот парка Виктории, и меня спас юноша, и он отнес меня в Лондонский госпиталь для найденышей, где жизнь моя была мучением.

Френсис Куэйл уставилась на Лили. Впервые Лили заметила в ее глазах некое подобие доброты и участия и подумала: «Может, такой она была раньше – до того, как она стала служить у епископа, до того, как начала пить, до того, как решила наживаться на мечте людей о спасении души».

– Ваша жизнь там была мучением?

– Да. Но это уже в прошлом.

– Хотите рассказать об этом?

– Нет. Мне нужно сходить туда еще один, последний раз, чтобы отдать этот мешок, и больше я никогда туда не вернусь. Я стараюсь не вспоминать о том, что там со мной делали.

– Что ж, мир бывает жесток к детям и непредсказуем. Много лет назад у меня родился сын, и я любила его, хоть он и родился от епископа, будь тот проклят!

– У вас был сын?

– Я растила его одна, как могла, на деньги, которые выручала за реликвии. Когда ему было четыре года, он отправился со мной в Святую землю и подхватил одну из болезней, какими болеют там в пустынях, и умер, и я похоронила его там и вернулась уже одна. Я окрестила его Майклом.

– Майклом?

– Да. Чудесный был малыш. Упокоился в пыли Иудейских гор. Но он был моим единственным ребенком. Я поклянусь на Библии, если хотите. Я родила только Майкла, сына епископа Маггса, и других детей у меня не было.

Лили шла домой на Ле-Бон-стрит и несла мешок, завернутый в простыню, и ей казалось, что он стал легче.