Лили. Ведьмина внучка (СИ)

Франц вспомнил, что с тех пор, как он покинул полк, у него не было и маковой росинки во рту.

Глава 39

— Ты проходи, проходи, касатик, — бормотала женщина, и провела Франца в полуподвальное помещение. Франц обратил внимание на пустые стенды из-под вина.

— Да, милый, да, — женщина правильно расценила его взгляд, — я продаю вино алеманнам, жить-то надо! Зато сегодня я разжилась на черном рынке консервами и яйцами, и у нас будет чудо какая яичница! Кур-то почти не осталось.

Франц расположился за импровизированным столом из винной бочки.

Яичница из двух яиц показалась Францу на один зуб, но он не посмел объедать хозяйку, зато с удовольствием приложился к коллекционному вину. А пёс смачно грыз сахарную косточку.

— Вот ещё что, касатик, не побрезгуй, — женщина откуда-то вытащила свёрток. — Это гражданская одежда моего благоверного. Времена-то нынче пошли, ой какие времена, и не знаешь, кто друг, кто враг. Это ж что выходит то, а? Мы должны бороться против вчерашних друзей?

Франц благодарно принял свёрток и переоделся, признавая правоту нежданной благодетельницы. А ещё женщина всучила ему ружье своего супруга, холщовую сумку, в которой хранились сухие патроны.

На прощание Бернстоф обнял хозяйку и отдал ей часы Лонжин, доставшиеся от отца.

***

В поезде люди твердили о том, что война кончилась, что алеманны не тронут столицу, так как объявили ее открытым городом, что вот-вот явятся союзники и наведут порядок.

А Франц думал о том, что ему нужно навестить учителя в пансионе. Наставник всегда умудрялся знать все обо всех, может, он подскажет, где искать Лили. Франц даже не догадывался, насколько окажется прав, и судьба приготовила ему новые испытания.

***

Центральные улицы встретили Бернстофа безглазыми домами, обугленными остовами трамваев и броневиков.

Возле гимназии шел бой. И Франц понял. Несмотря на то, что бывшие товарищи, алеманны, надругались над его городом, он не может оставаться в стороне. Он должен защитить свой город, то, что он может защитить.

Дым. Огонь. Горящие обломки. Искалеченные памятники. Трупы. Франц заметил, как какой-то военный раздевает труп и переодевается в гражданское. Силуэт показался мужчине смутно знакомым. Мужчина кинул бомбу в пустой грузовик, из машины повалил черный дым.

— Эй! — окликнул Франц.

Человек обернулся. Энцо. Друг детства.

— Энцо? Ты теперь с алеманнами?

— Да, я присягнул им на верность. И тебе советую. Наш король совершил глупость, — Энцо презрительно сплюнул под ноги. — Надо всегда выбирать сторону победителей. Ты стал слизняком, Франц.

Франц вспоминал, как Энцо однажды пробрался в их сад, как мальчишки, такие разные, подружились, и часто убегали на площадь к донне Джине, матери Энцо. Донна Джина держала таверну, и нередко спускала в плетёной корзине мальчишкам хлеб и ветчину, и это был самый вкусный хлеб в жизни Бернстофа, привыкшего к изысканным деликатесам.

Энцо все же сорвал чеку и бросил гранату. Франца оглушило взрывной волной. Громко залаял Фидо. Бывший друг юности попытался сбежать, однако упал, подкошенный пулей. К Францу подошёл пожилой мужчина с военной выправкой, а потом потащил бездыханного Бернстофа в здание пансиона.

***

— Очнулся? — на Бернстофа сочувственно смотрел учитель. — И как ты так подставился?

— Это же Энцо, он был…моим другом. Что с ним?

— Он хотел взорвать пансион, и поэтому я застрелил его. Я не мог позволить, чтобы он как-то зацепил детей.

Франц устало прикрыл глаза. Энцо больше нет. Как нет и его однополчан. В этой братоубийственной войне друг шел на друга, брат на брата. Просто потому, что люди верили в разные идеалы. А тем временем союзники продолжали бомбить города, алеманны гнали гражданских и солдат в трудовые лагеря, забирали то немногое, что производили фабрики. Люди предпочитали прятаться, а если и выходили на улицу, то только чтобы разжиться оккупационными марками, обменять добро на черном рынке на продукты, или получить горсть фасоли или жидкого супа в монастырской столовой. Даже немногие магазины не рисковали открывать жалюзи, и работали с черного входа.

Люди боялись, алеманны же не брезговали использовать гражданских как живые щиты перед англами и янки, и алеманны же регулярно устраивали устрашающие акты вроде тех, что хотел сотворить Энцо, взорвав пансион.

Франц вспомнил о собаке.

— Фидо…пёс…

Усталое хмурое лицо учителя озарила улыбка.

— Кажется, твоя собака нашла нового хозяина. И они тебя ждут. Мальчика зовут Карло, он сын фермера. Его мать, бабушка и сестры погибли при бомбежке. Карло долго не разговаривал.

— Пусть зайдут. А потом тебя осмотрит сестра Катарина.

В комнату, где лежал Франц, заглянул худенький мальчик. Ребенок обнимал пса, а Фидо в ответ облизывал изможденнок личико.

— Как его зовут?

— Фидо. Вижу, ты помыл собаку.

— Да, а ещё он поел. У нас сегодня фасоль и картошка. И опять бомбили, знаешь, когда воют сирены, я всегда прячусь под кроватью. Фидо спрятался со мной, и мне было совсем не страшно.

Франц принял решение.

— Хочешь оставить пса себе? Я должен буду уехать, и боюсь, Фидо не перенесет путешествие.

— Правда?