Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века

Жить с Краснощековым Лиля тогда не могла, но передачки ему в Лефортово носила регулярно. Заключение давалось тому с трудом — он страдал болезнью легких, а в Лефортовской тюрьме воздух был вонючий и влажный. В другую тюрьму его так и не перевели, зато позволяли работать в камере. Лиля приносила ему книги, и за время заключения банкир-кутежник перевел Уолта Уитмена и написал глобальный труд «Современный американский банк».

Его дочку Луэллу Лиля действительно забрала к себе в Сокольники. Четырнадцатилетняя девочка, как и большинство встречавших Лилю мужчин и женщин, сразу попала под ее обаяние. Она читала новой «маме» свои школьные сочинения и с радостью примеряла сшитые ею платья. Брики устроили девочку в школу при Центральной биостанции юных натуралистов имени К. А. Тимирязева в Сокольниках.

Дача, которую они занимали, не считалась полноценным жильем (тогда это еще был загород), и потому вселение не требовало никакого согласования с государственными органами. Как обычно, к лефовскому тройственному ядру, несмотря на отдаленность, тут же повалили гости. Потом снова отдыхали в любимом Пушкине. Луэлле некуда было деться, и ее взяли и туда. С дочкой Штеренберга Виолеттой (Фиалкой) она играла на Лилиной кровати в «пьяницу», а с дочкой Веры Инбер Жанной прыгала через кучи скошенного сена.

Маяковский теперь часто отлучался и много времени проводил у себя, на Лубянском — переживал сердечную муку. Лиля Брик однажды рассказывала маяковеду Олегу Смоле: «Мы с Володей были близки, как муж и жена, примерно до середины 20-х годов. Потом мне это было уже неприятно, я стала тяготиться близкими отношениями. Начались размолвки, и я уже готова была совсем не встречаться с ним, но В. В. это почувствовал (он ведь был очень умный человек) и старался больше не приставать ко мне. Так, например, мы вместе с ним возвращались в отдельном купе в Москву. Он ехал из Америки, я была в это время в Берлине, из Берлина мы вместе и поехали (видимо, аберрация памяти: из Берлина ехали в мае 1924 года, так и не добыв американскую визу, а в США Маяковский попал только в конце 1925-го. — А. Г.). В течение всего пути он, понимая мое настроение, не сделал ни одной попытки сближения. Когда приехали в Москву, я сказала ему: “Володечка, какой ты умница”. Сказала ему это или что-то в этом роде. А он мне говорит: “Я всё прекрасно понимал, боялся потерять тебя”. С тех пор мы в личном плане были свободны друг от друга»[243].

Аллюзии на все эти события так и фонтанируют в стихотворении «Юбилейное», приуроченном к 125-летию Пушкина. Маяковский гремит:

…Я

теперь

свободен

от любви

и от плакатов.

Шкурой

ревности медведь

лежит когтист.

…………………………………………..

Было всякое:

и под окном стояние,

письма,

тряски нервное желе.

Вот

когда

и горевать не в состоянии —

это,

Александр Сергеич,

много тяжелей.

Айда, Маяковский!

Маячь на юг!

Сердце

рифмами вымучь —

вот

и любви пришел каюк,

дорогой Владим Владимыч.

…………………………………………………..

Так сказать,

невольник чести…

пулею сражен…

Их

и по сегодня

много ходит —

всяческих

охотников

до наших жен.

После отдыха в Пушкине Лиля и вправду сначала вернулась в Сокольники одна, прихватив Луэллу. «Сняли одну большую комнату поблизости от моей школы, — вспоминает дочь Краснощекова. — У нас был телефон 2-35-79. Мы с Лилей спали на одной тахте под разными одеялами. Лиля иногда читала мне вслух. Помню, что она читала Пушкина, и часть наизусть. Денег, очевидно, было мало. Помню, раз вечером нам очень захотелось чего-нибудь вкусного, но денег не было, и вдруг Лиля обнаружила в кармане вязаной кофточки, которую надела после долгого перерыва, 10 рублей. Я немедленно поехала на Сокольнический круг за вкусным»[244].

Но Лиля недолго оставалась затворницей. Вскоре к девочкам присоединились Ося и Маяковский, и снова начался привычный кавардак. Притащили откуда-то бильярдный стол. Причем играли все, включая Лилю и Луэллу. К Луэлле приходили одноклассницы и тоже повально влюблялись в Лилю, удивляясь, что у Маяковского в доме всё не настолько развратно, как сплетничали у них по домам. Из Водопьяного переулка приезжала Аннушка — убираться и готовить обед. Ночевали (все, кроме учившейся в Сокольниках Луэллы) в городе, поскольку на даче было слишком холодно. Одну комнату в Водопьяном удалось сохранить, потому что Осип в Союзе писателей оформил Аннушку своим секретарем.

Именно в Водопьяном в ноябре на глазах у плачущих Луэллы и Аннушки умер привезенный из Англии Скотик, подхвативший чумку (в начале декабря Маяковский напишет Лиле: «Ужасно горевал по Скотику. Он был последнее что мы делали с тобой вместе»[245]).