Лиля Брик. Жизнь

Романы Лили Юрьевны! Те, которые были, и те, о которых она и не помышляла, а ей все равно приписывали (как недавно, вдруг, с Асафом Мессерером), порождали массу слухов и домыслов; они передавались из уст в уста и, помноженные на зависть, злобу, ханжество, оседали на страницах воспоминаний. Жена мне недавно прочитала, что даже в далекой Японии писали: «Если эта женщина вызывала к себе такую любовь, ненависть и зависть — она не зря прожила свою жизнь».

Если ЛЮ нравился человек и она хотела завести с ним роман — особого труда для нее это не представляло. Она была максималистка, и в достижении цели ничто не могло остановить ее. И не останавливало.

«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают, — говорила она. — И разрешать ему то, что не разрешают ему дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье».

В годы ее жизни с поэтом о ней говорили больше, чем о какой-либо другой женщине, и ее личная жизнь интересовала людей, которые к ней не имели никакого отношения. Это осталось и ныне.

Известно, как трудно разрушить «свято сбереженную сплетню» — слух тянется, тянется, подобно золотой цепочке Александрин, якобы найденной в постели Пушкина. Однажды придуманное тщетно пытаться опровергнуть фактическими справками, сопоставлениями дат или ссылками на свидетельства даже самих «действующих лиц». Пустое! Как судачили, так и будут судачить, печатать в журналах, а теперь и комментировать по телевидению. Про Лику Мизинову и Чехова, Ахматову и Блока, Мандельштама и Марию Петровых.

Если уж роман намечался, то семейное положение «объекта» или его отношения с другими женщинами не служили для ЛЮ преградой — куда там! Она всегда добивалась успеха. Лишь раз произошла осечка — это был Всеволод Пудовкин. Он не желал перейти границ дружеских отношений, что сильно задело Лилю Юрьевну. Из самолюбия, чтобы удержаться и не позвонить ему утром, она приняла веронал, но перехватила, и ее еле-еле привели в чувство лишь к вечеру. Маяковский был в отъезде. Когда же она рассказала ему об этом, «он как-то дернулся и вышел из комнаты», — писала ЛЮ.

Нетрудно представить, какое страдание причинило ему это откровение. Вероятно, он подумал: «Вот пред тобой мое сердце, полное любви, открытое тебе… Вот пред тобой я, готовый для тебя на все… Зачем же ты…»

Не поймать меня на дряни,

На прохожей паре чувств,

Я ж навек любовью ранен,

Еле-еле волочусь.

После их серьезного расставания, когда ЛЮ написала ему в записке, что «не испытывает к нему прежних чувств…», Маяковский в 1925 году едет в командировку в Америку и Мексику… Его письма с палубы парохода, из Мехико и Нью-Йорка опять полны любви, ласки и тысяч поцелуев, он пишет, как скучает, и умоляет не уходить от него.

И получает в ответ такие слова: «Я тебя люблю и скучаю. Твоя Киса» или «Волосит, я соскучилась. Очень прошу приехать в Италию. Люблю, целую. Твоя Лиля».

В Нью-Йорке Маяковский познакомился с Элли Джонс, эмигранткой из России. Это было на вечеринке. «Маяковский спросил: «Не сходите ли вы со мной в магазин? Мне нужно купить подарки для жены», — вспоминала она. — Вот так прямо заявив, что женат, он, тем не менее, стал настаивать, чтобы я дала ему свой номер телефона».

Роман был недолгим и грустным, но в результате у Элли родилась в 1926 году дочь Элен-Патриция. Элли Джонс однажды видела Лилю в России в 21-м году на Рижском вокзале, когда ее провожал Маяковский, и ее поразили «холодные, жестокие глаза этой женщины». И во время романа с поэтом Элли Джонс безошибочно почувствовала, что ЛЮ станет препятствием на их пути — Маяковский много рассказывал о ней и о Брике, который напечатал две его первые поэмы, — он всегда помнил про это.

«Попросите «человека, которого любите», чтобы она запретила Вам жечь свечу с обоих концов!» — писала Элли ему в Москву. Увы!

«Маяковский мне тут же рассказал о своем романе и, позже, что у него родилась дочь, — говорила ЛЮ спустя много лет. — Он получал от Элли Джонс письма, но просил не распространяться среди знакомых ни о ней, ни о дочери. Хотя, думаю, при нашей перлюстрации об этом было известно тем, кто за нами следил. Но после его смерти про это как-то начали говорить, среди друзей стало известно, что у него есть дочь в Америке. Поэтому я удивилась, когда Асеев в поэме «Маяковский начинается» вдруг написал:

Только ходит слабенькая версийка,

Слухов пыль дорожную крутя,

Будто где-то в дальней-дальней Мексике От него затеряно дитя.

Я Колю спросила:

С чего вы взяли, что дитя в Мексике? Как оно туда попало? Или это вам понадобилось для рифмы?

Но он, «слухов пыль дорожную крутя», не мог сказать мне ничего путного, кроме невнятной версии, которую потом повторили издатели Профферы, приехав в Москву».

Известные американские слависты Профферы были у ЛЮ в семидесятых годах. Они путали Элли Джонс с Элли Вульф, фотографом в Мехико, которая делала фотографии поэта и у которой Маяковский занял 500 долларов и «уехал, так и не отдав денег».