Лиля Брик. Жизнь

Соснора пишет, что Полина Ротшильд, с которой ЛЮ дружила в последние годы своей жизни (из тех самых Ротшильдов), «долго дарила Лиле изумруды». Не дарила Полина Ротшильд Лиле Юрьевне ни одного изумруда или другого драгоценного камня ни «долго», ни единовременно. Никогда, ни одного.

Соснора пишет, как ЛЮ плевалась и скандалила в партере Большого театра, да еще балдой себя обзывала, что не на тот балет пришла. А плеваться смачно в партере театра для нее было просто немыслимо — слишком была она для этого хорошо воспитана.

А теперь о более серьезном.

Соснора откуда-то выдумал, что ЛЮ вышла замуж за В.М.Примакова с условием, что он пойдет к Сталину по делам Маяковского. Так уж Сосноре захотелось.

А вот что Соснора выдумал о письме ЛЮ Сталину (цитирую дословно):

«Письмо Лили — не секрет. Вот, скажем, цитата из письма Лили Сталину, я (т. е. Соснора. — В.К.) выписываю дословно: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи». Это и далее — слова Лили, подчеркнутые Сталиным и подписанные его инициалами красным карандашом».

Что за чепуха! Соснора не мог выписать такую цитату из письма Лили Юрьевны Сталину (да еще дословно), ибо нет там таких слов, сколько ни ищи. Он их взял из резолюции Сталина и всунул ловко в письмо ЛЮ…

Если верить Сосноре — а верить ему никак нельзя, — то, выходит, ЛЮ сама написала резолюцию, в которой есть и такие нескромные слова: «Брик права». По Сосноре выходит, что именнно ЛЮ подсказала Сталину, какая нужна резолюция. Получилась унтер-офицерская вдова, но с хорошим результатом: ЛЮ сама и пишет, и отвечает на письмо, да еще словами Сталина!

Видимо, Соснора принимает читателей за полных идиотов.

И еще один любимый ЛЮ поэт — Андрей Вознесенский — ухитрился процитировать в своей статье, посвященной музам поэтов, будто бы слова ЛЮ о том, что между ней, Бриком и Маяковским существовал любовный треугольник. Это именно то, что ЛЮ всю жизнь яростно отрицала.

Неужели Вознесенский не читал много раз напечатанное: «Я уже больше года не была женой О.Брика, когда связала свою жизнь с Маяковским. Ни о каком «rrrenage а trois» не могло быть и речи».

Неужели не читал последнее письмо Маяковского: «…пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил».

Получается, что один поэт сочиняет про возлюбленную другого поэта пошлую сплетню, до которой не додумался и софроновский «Огонек».

Недруги ЛЮ необычайно обрадовались этой цитате и тут же пустили ее в обиход. Как же! Ведь всем известно, что Вознесенский был вхож в дом ЛЮ, что она ценила его поэзию и т. д.

И уже не только пресса, но и кинематограф взял слова Вознесенского на вооружение.

После статьи Вознесенского его встретил Зиновий Паперный.

То, что вы про нее придумали, — сказал с упреком Паперный, — теперь перепечатывает каждый кому не лень.

Я же написал про нее всего лишь один раз и не отвечаю за то, что все это переписывают.

Раскольников убил старуху тоже один раз, — парировал Паперный.

Как-то, уже в глубокой старости, несколько лет спустя после огоньковских гадостей, ЛЮ мне сказала: «Как ужасно, что я не могу защитить Володю от всей той неправды, которую пишут про него. Я страдаю и часто плачу от бессилия. Меня не печатают ни одной строчки. Я не могу ни на что ответить. Я перед глухой стеной, и нет возможности бороться».

Клеветники добивались своего, доводя восьмидесятилетнюю женщину до инфаркта. И хотя слез было пролито немало, главным образом из-за невозможности защитить ни свое имя, ни Владимира Владимировича, ЛЮ не теряла оптимизма и, вытирая слезы, не забывала интересоваться — крепкий или жидкий чай налить гостю.

Она не теряла ни силы духа, ни чувства юмора, ни интереса ко всему, что происходило в мире, — в особенности в мире литературы и искусства. В первую очередь ее продолжала интересовать литературная жизнь. Прочитав «Алмазный мой венец», нелестно высказалась о Катаеве, на что мой отец заметил: «Как вы суровы с ним, Лилич- ка, ведь он же написал, что вы — самая замечательная женщина, которую он встретил в своей жизни». — «Ну и что? Я ведь не падка на лесть».

Несмотря на необратимость болезни и травлю в печати, мы не переставали изумляться ее чувству юмора, хотя и несколько померкшему. Померкшему, но живому!

Во время тяжелой болезни она, не красив голову, поседела и никого к себе не пускала. Надежда Васильевна, работница, прослужившая у них многие годы, умильно рассказывала: «Захожу я, а Лиля Юрьевна лежит такая красивая, белая-белая…» «Удивительная дура», — прореагировала на это замечание ЛЮ тихим голосом. Хотя все было чистой правдой.

Так и осталась она у друзей в памяти, уходящая из жизни, но с блестками ума, которых другим не занимать стать…

1999 год